Герцог-дьявол - Мэдлин Хантер

Леди Фарнсуорт, казалось, считала, что ее любимую секретаршу должны узнать все, хотя на самом деле никто в ее кругу и не думал с ней знакомиться.

– Она знает, что вы у меня служите. И мысль нанять женщину кажется ей интересной. Дорогая, вы своего рода достопримечательность. – Она опустила взгляд на письмо. – Мне придется переписать его от начала до конца. Я сомневаюсь относительно некоторых формулировок. Я подумаю и закончу завтра вечером.

Аманда не могла поверить своему счастью: леди Фарнсуорт первой об этом заговорила. Она сама ломала голову, как это сделать.

– Я подумала, что вам неплохо бы присутствовать на этом большом балу. Там будут все, кто имеет вес в обществе.

– Бал леди Гамильтон? Боже, нет. Мне не по душе маскарады. Ведь туда проникают все подряд. Даже жрицы Киприды. Джентльмены считают это удовольствием, но я не вижу ничего приятного в ужине с дамами полусвета, большое спасибо. Возможно, там будет патронесса журнала и расскажет вам о нем.

– Ах, вы жалеете, что мне нечего будет вам рассказать, – задумчиво склонила голову леди Фарнсуорт. – Нисколько не сомневаюсь, что леди не пойдет. Завтра вы поймете почему. Но если это вас позабавит, я соберу сплетни в другом месте. – Она взяла перо. – Теперь идите и будьте осторожны. Мисс Уэверли, меня тревожит, что вы одна в городе. Вам лучше бы жить здесь, как я предлагала, но я принимаю ваше нежелание становиться слишком зависимой от нанимательницы.

Аманда вышла на улицу и направилась домой. По дороге она сделала небольшой крюк и зашла в бакалейную лавку Хансона. Магазинчик обслуживал элиту Мейфэра; предприятие торговало своей родословной так же, как мешками кофе, муки и соли. Магазин и клиентуру теперешний мистер Хансон унаследовал от отца.

Аманда притворилась, что рассматривает товары в витринах, пока другие посетители не сделали покупки и не вышли из магазина, после чего мистер Хансон обратил внимание на нее. Высокий, худой и рыжеволосый, он посмотрел на простушку сверху вниз. По взлету рыжих бровей было ясно: он считал ее случайно забредшей не в тот магазин.

– Я Аманда Уэверли, мистер Хансон. Последние пять месяцев служу у леди Фарнсуорт секретарем. Возможно, вы меня помните, поскольку я приносила вам деньги по счетам.

Он едва заметно кивнул, и брови у него опустились.

– Также я веду ее бухгалтерию. И должна вам сказать: вашему бухгалтеру надо быть внимательнее. В каждом получаемом миледи счете есть небольшие погрешности, которые мне приходится исправлять.

– Неужели? Леди Фарнсуорт высоко ценимая мною постоянная покупательница. Я удручен тем, что такое произошло.

Удрученным он точно не казался. Едва ли даже расстроенным.

– И это не небрежность, а умысел. Тот, кто не проверяет записи внимательно, может и не заметить. Сэр, если проще, такие счета выписывает вор, а это чревато скандалом, который погубит ваше предприятие.

Щеки Хансона покраснели.

– Думаю, вам следует это знать. Будет стыдно, если дело жизни поколений вашей семьи погибнет из-за поддавшегося искушению служащего.

Он нахмурился.

– Благодарю вас за предупреждение. Я обязательно за этим прослежу.

– Было бы предусмотрительно. Далеко не все так оптимистичны в отношении человеческой натуры, как моя хозяйка. Повторись подобное с кем-нибудь еще, не поручусь, что вам удастся избежать разбирательства. А это хуже всего. – И она посмотрела ему прямо в глаза.

Вот теперь он был удручен.

– Впредь я обязательно буду проверять счета миледи. Лично.

– Как мило с вашей стороны. Хорошего дня!

И она вышла, довольная тем, что теперь никто не воспользуется добротой леди Фарнсуорт, даже найми она на ее место другого помощника.

Два часа спустя в своей съемной комнате на Джеррард-стрит Аманда изучала разостланные на узкой кровати наряды. На покрывало она выложила и сегодняшние покупки.

Нарядами были те самые, подаренные леди Фарнсуорт платья, все, как одно, в устаревшем стиле миледи. По обычаю они полагались Фелиции, горничной леди Фарнсуорт, однако Фелиция в силу возраста «мишурой», по ее собственному выражению, уже не интересовалась, а продавать поношенную одежду старьевщикам не позволяла гордость.

Наряды Аманда неизменно принимала с благодарностью и часами, как могла, перешивала, поднимая талии и вырезая ярды ткани из юбок в попытке придать платьям актуальность. Однако некоторые обновить никак не удавалось. Именно они и лежали теперь на кровати.

Закатное солнце освещало их во всем их старомодном величии. Последние лучи проникали сквозь узкое оконце прямо под высоким потолком ее комнаты. Ту выгородили из кухни старинного семейного дома, который новый хозяин поделил на десятки каморок под сдачу.

Впрочем, жизнь в этом подвале на Джеррард-стрит имела и неожиданные преимущества. Вниз не проникал шум людского муравейника жильцов. В холод она топила, и ее согревал большой очаг бывшей кухни, а на оштукатуренных стенах никогда не выступала сырость. Единственная в здании ванна, которой пользовался весь дом, была в смежной комнате. Она слышала, как сейчас там кто-то хлопает дверью на задний двор: носит воду из старого колодца. Обитая в подвале, мыться она могла в удобное для нее время.

Жилье она могла позволить себе и получше, но не видела смысла тратиться. Комната с кроватью и очагом ее удовлетворяла, а деньги она могла копить. В один прекрасный день она, возможно, даже осуществит мечту перебраться в Америку, где никто никогда не узнает о ее прошлом.

Однако прежде надо сделать все, что требуется, для матери и не угодить за решетку. Она решила, что это в последний раз. Малейший просчет – и придуманный ею план обойдется Аманде дороже нечистой совести и энной суммы. С этой опасной игрой надо заканчивать.

Впрочем, сейчас о плохом думать нельзя, иначе и начинать незачем. Ее дерзкий план требовал отваги. Мысли о возможной неудаче обрекут дело на провал.

Напевая под нос, она положила на платья самую дорогую из сегодняшних покупок, белую маску. Та закрывала бо́льшую часть лица, оставляя открытыми только глаза, нос, рот и подбородок. Оставалось выбрать платье.

В этом наряде она может предстать французской аристократкой предреволюционной поры. Надо бы побольше украшений, но у нее нет времени их спарывать и перешивать. Она решила, что в розовом платье, если убрать верхнюю юбку и кружева на манжетах, она сойдет за простую пастушку.

– Аманда, слышу, ты тут поешь. Мне можно войти?

Ход ее мысли прервал голос Кэтрин, заглушенный стеной смежной ванной.

– Хочешь согреть воду для ванны?

– Если удастся.

– Неси сюда.

Кэтрин жила в комнате наверху. Воздух там получше, но Аманде не хотелось бы по нескольку раз в день взбираться по этой лестнице.

Дверь открылась, и Кэтрин внесла два ведра воды. Рыжие кудри подпрыгивали в такт неловкой походке.