Влюбленный призрак - Джонатан Кэрролл

* * *

У каждого в душе есть уголок, где, как на кладбище, стоят памятники прежней любви. Для того, кто счастливо довольствуется жизнью, кому нравится, где и с кем он пребывает сегодня, — это, как правило, место не посещаемое. Надгробья там поблекли и опрокинулись, трава не подстрижена, и все заросло лебедой и сорняками.

У других это место содержится в таком же порядке, как военное кладбище. Клумбы ухожены, дорожки присыпаны гравием. Все приметы указывают на то, что сюда приходят часто.

Однако же у большинства эти кладбища являют собой странное зрелище. Некоторыми участками мы пренебрегаем, не посещаем могилы годами. Кому какое дело до этих надгробий? Но другие памятники нам крайне важны, независимо от того, хотим мы это признавать или нет. Мы часто их посещаем, иногда — даже слишком часто, если по-честному. И никто не может сказать, что именно мы почувствуем, когда эти визиты прекратятся, — облегчение или нечто противоположное. Совершенно нельзя предсказать, как обернется для нас день сегодняшний, если мы позабудем посетить прежнюю любовь вчерашнего дня.

Бен Гулд на свое мемориальное кладбище наведывался не часто. Не потому, что был особенно счастлив или удовлетворен своей жизнью, но лишь в силу того, что никогда не придавал значения прошлому. Если сегодня он несчастлив, то разве важно, что он был счастлив вчера? Каждое мгновение жизни отлично от другого. Оглядываться назад, жить прошлым — могло ли это по-настоящему помочь ему жить в текущую минуту, отбрось он те несколько элементарных приемов для выживания, которым с годами научился?

Во время одного из первых продолжительных споров, случившихся между ними, Бен и Фатер Ландис совершенно разошлись во мнениях относительно прошлого. Она это самое прошлое попросту боготворила. Любила разглядывать его под всевозможными углами, любила ощущать, как оно скользит над нею вот прямо сейчас, словно полуденная тень. Ей нравились весомость прошлого и его достоинство.

Достоинство? Что еще за достоинство? В этих вопросах Бена сквозило недоверие — ему казалось, что она шутит. Воспоминание о вкусном бутерброде, который ты съел за обедом, отнюдь не отбивает чувства голода четырьмя часами позже. Наоборот — оно его только обостряет. По мнению Бена, прошлое нам совсем не товарищ.

Они препирались и препирались, но никому не удавалось убедить другого, что тот не прав. Это стало камнем преткновения в их отношениях. Много позже, когда они уже были на грани разрыва, Фатер, заливаясь слезами, сказала, что через полгода он, наверное, будет думать о ней и о том, что между ними было, примерно так же часто, как думает о своей учительнице начальных классов.

Но насчет этого она заблуждалась на сто процентов.

Величайшая ирония для Бена Гулда состояла в том, что он жил не с одним, но с двумя привидениями, ибо Фатер Ландис тоже его преследовала. Ложась спать, он думал о ней, а едва проснувшись, начинал о ней думать. Проклятье, он не мог себя остановить. Какая несправедливость! Он ничего не мог с этим поделать. Их отношения обратились в назойливого комара, жужжащего возле его головы. Сколько бы он ни отмахивался, тот никуда не убирался и не прекращал зудеть.

Когда в то утро зазвенел дверной звонок, он сидел за письменным столом, уставившись на свои руки. Кроме трусов, на нем ничего не было. Он знал, что это она. Ему заранее было известно, что она придет сегодня, но он нарочно решил не одеваться. Во время последних встреч со своей бывшей подругой Бен становился все более отстраненным, из-за чего неловкость между ними лишь усиливалась. Иногда это оказывалось настолько тяжко, что Фатер думала: ох, да оставь ты ему этого чертова пса, забудь о нем. Тогда, по крайней мере, тебе не придется снова с ним видеться. Но Лоцман принадлежал ей. Она любила собаку так же сильно, как и он.

Перед тем как раздался звонок, Бен думал о том, как они впервые занялись любовью. Как сидели бок о бок на его кровати и раздевались. На ней было простое черное белье, и она вроде бы ничуть не смущалась, снимая его. Оставшись в лифчике и трусиках, она приостановилась, усмехнулась, глядя ему в глаза, и сказала самым восхитительным, самым призывным тоном, который ему когда-либо доводилось слышать: «Хочешь увидеть больше?»

Услышав звонок, привидение сразу же напряглось. Лоцман посмотрел на него, затем повернул голову в сторону спальни Бена. Кухонный стол был накрыт с невероятной пышностью — великолепные кушанья, восхитительные предметы роскоши. В центре этого изобилия красовалась лилия, поставленная в вазу бледно-лилового венецианского стекла.

Ничего не происходило. Из спальни не доносилось ни звука. Минутой позже звонок раздался снова.

— Он что, не собирается подойти к двери?

Лоцман мотнул головой — не знаю, мол.

Привидение скрестило на груди руки, затем опустило их. В течение восьми секунд у привидения трижды изменилось выражение лица, и вот, не в состоянии больше это терпеть, оно вышло из кухни и направилось к двери. Из спальни в конце концов появился Бен Гулд.

Взглянув на него, привидение нахмурилось. Опять? Он что, снова собирается разыгрывать с ней этакого тюфяка?

Гулд потер глаза, медленно и глубоко вздохнул и открыл входную дверь. Привидение стояло в двух футах позади него, сжимая в правой руке металлическую лопаточку. От волнения оно раскачивало лопаточку вверх-вниз, вверх-вниз… с невероятной быстротой. Слава богу, никто не мог этого увидеть.

— Привет.

— Привет.

По мере сил каждый постарался произнести свое единственное слово голосом, очищенным от каких-либо эмоций.

— Лоцман готов? — осторожно спросила она.

— Конечно. Проходи.

Бен повернул в сторону кухни, и она последовала за ним. Взглянув на его подтянутую задницу, она в отчаянии закрыла глаза. Зачем он это делает? Может, думает, что она будет смущена, увидев его в трусах? Он что, забыл, что в их совместном прошлом она видела его совершенно голым? Фатер знала, как он пахнет, когда примет душ, и как — когда вспотеет. Знала, какие он любит прикосновения, и знала его самые интимные стоны. Знала, как он плачет, и знала, из-за чего он может громко рассмеяться. Как он любит заваривать чай и как, выходя на улицу, гордо смотрит по сторонам, оттого что она идет с ним рядом.

Увидев, куда они направились, привидение, стоявшее у входной двери, исчезло, чтобы мгновением позже снова появиться на кухне. Когда они туда вошли, оно в предвкушении крепко упиралось руками в бока. На столе имелось все, что только можно пожелать, как ни напрягай воображение. Горячие пшеничные лепешки, земляничный джем из Англии, мед с Гавайев, кофе «Лавацца» (любимый сорт Фатер), тарелка с длинными блестящими полосками семги, выловленной у берегов Шотландии, и еще одна, с парой идеально сваренных яиц. Столик был украшен яствами, от которых так и текли слюнки. Это походило на обложку журнала «Гурмэ». Когда бы Бен Гулд ни смотрел по телевизору кулинарное шоу, привидение стояло у него за спиной и часто делало пометки. Всякий раз, когда Фатер должна была забрать собаку, оно готовило какое-нибудь из телеблюд или другой деликатес, обратившись к одной из поваренных книг, во множестве имевшихся у Бена, чтобы к ее приходу поставить сюрприз на стол.