Вигнолийский замок - Даниил Аксенов

– Чушь! – рубанул рукой рыцарь.

Я не стал спорить. Конечно, чушь. Но жрецы, пожаловавшие в мой замок, волей-неволей согласились с этими аргументами.

– Что-то еще, рыцарь? – равнодушно спросил я. – Вы, кажется, упоминали несколько моих поступков.

– Вы убили почтенных Караска и Тодео! – кольчужная перчатка Умрехта обвиняюще нацелилась в мою грудь.

– Но это навет! – снова возмутился Никер. – Я не знаю, кто вам это сказал, сиятельный рыцарь, однако язык того человека лжив. Эти два жреца просто пропали. Никто не знает, что с ними сталось.

– Они поехали в ваш замок! Чтобы расследовать дело о подкупе священнослужителей. И пропали! – гневно заклокотал рыцарь.

– Навет! – живо отреагировал Никер. – Они исчезли по дороге. При чем тут господин барон? Может, они утонули в пруду или с ними еще что-то приключилось.

Я степенно кивнул, соглашаясь с негодованием поэта. Действительно, мало кто знает, что произошло с теми двумя жрецами. Оказалось, что с ними было просто невозможно договориться.

– Что-то еще, рыцарь? – опять поинтересовался я.

– Вы заключаете дьявольские договора, противопоставляете суд церкви своему ложному суду, – загудел храмовник. – Занимаетесь вещами, противными заветам богов. Вам давно следует предстать перед святейшим судом! Долг каждого ревнителя веры покарать вас!

– Жрецы Фоссано не смогли прийти к единому мнению насчет господина барона и тем самым признали господина барона не подлежащим святейшему суду, – Никер говорил с горячим возмущением, отстаивая правду так, будто бы забыл, что лично подкупил четверых городских жрецов. – К тому же господин барон уже сражался на дуэли с другим рыцарем-храмовником, который выступил с такими же обвинениями. А дуэль – это и есть божий суд. Многоединый рассудил, что храмовник пал жертвой наветов, а господин барон – олицетворение добродетели и благочестия.

Я снова кивнул. Мне понравилось быть олицетворением добродетели и благочестия. Но, к сожалению, несколько монахов-рыцарей, живущих в Фоссано, портили всю мою игру. Они слишком всерьез воспринимали свой долг и жутко мешали. Обычные жрецы Многоединого оказались более практичными и сговорчивыми.

– Мой брат Несторо проиграл схватку, да, – с печалью согласился храмовник. – Он выполнил свои обещания и покинул Фоссано. Верхом на плохой лошади и в скверных доспехах. Вы забрали у него всё, барон! Обобрали до нитки служителя богов!

– Господин барон действовал строго по Кодексу, – Никер поправил свою шапку, украшенную зеленым пером фазана. – Господин барон имел право на лошадь, доспехи и оружие проигравшего. К тому же, сиятельный рыцарь, рассмотрите и такой вариант: если бы господин барон был олицетворением зла, то он просто убил бы своего противника. Но рыцарь остался жив. Разве это не говорит в пользу доброго нрава господина барона?

Умрехт никак не хотел соглашаться с этими тезисами, то ли потому, что был слишком упертым фанатиком, то ли просто хотел отомстить за поражение товарища. Никер приводил новые и новые аргументы, и все впустую. В разговор уже включился и оруженосец, и даже мой маг Туссеан, который зычно подтвердил, что наш замок и его обитатели стоят на позициях добродетелей, и горе будет тому, кто в этом усомнится. Из-за упрямства рыцаря дело все-таки дошло до дуэли.

– Я удовлетворю ваше желание о немедленном поединке, – с этими словами я слез с лошади. – И выберу оружие. Мы сразимся на мечах.

– Но копья… – Умрехт обернулся к оруженосцу, который сжимал эти самые копья.

– Я не люблю копья. Предпочитаю мечи. У меня даже нет никакого копья, как видите.

– Я привез запасное. Для вас, – храмовник сумел выжать из себя вежливый жест, чтобы указать на оружие.

Мне хотелось прямо сказать, что он может сделать с этими своими копьями, но я сдержался. Мне вообще была непонятна тяга местных к копьям. В Авиньоне, например, почти все дуэли проходили на мечах.

– Я выбираю мечи, сиятельный рыцарь. Говорю вам уже в третий раз об этом на кассалийском языке. Этот язык вам понятен, надеюсь?

Вместо ответа Умрехт слез с лошади. Его движения стали резкими, словно у раздраженного человека. Конечно, если бы храмовник знал, что я очень плохо владею копьем, то, может быть, и не настаивал бы на этом оружии. Им вбивали с детства всякую чушь в голову. В храмовники шли третьи-четвертые сыновья знатных господ, нередко бывало, что родители отдавали даже пятилетних детей в военные монастыри. И там уж церковники работали над детскими умами на полную катушку, потому что взрослый так просто не проглотил бы всю эту ахинею. Выпускник военного монастыря точно знал, что его долг в том, чтобы защищать главного жреца Многоединого, поддерживать церковные устои и карать вероотступников, служить королю и сеньорам поменьше, а также чтить рыцарский кодекс. Именно в таком порядке. Защита особы главного жреца стояла на первом месте. Остальные жрецы занимали второе, а светские власти – лишь третье место. Благородные порывы храмовника регулировались рыцарским кодексом. Иногда происходило так, что храмовник убивал женщину или старика за вероотступничество, а потом раскаивался в содеянном строго по кодексу. Такие случаи меня поначалу просто бесили, но потом я слегка привык к образу мыслей храмовников и жрецов.

Один из моих солдат помог мне скинуть панцирь. Я остался в кольчуге и вытащил меч. Умрехт не стал избавляться от доспехов. Он обнажил свой полуторник, и веселье началось. Сильные и резкие удары храмовника в сочетании с отменной реакцией вызывали уважение. Умрехт показал себя выносливым бойцом. У него был только один небольшой недостаток: рыцарь плохо дрался. Старинный «французский» стиль, который я встречал тут сплошь и рядом, нельзя назвать хорошим фехтованием. Это просто издевательство над искусством, когда боец стоит как вкопанный, а если и делает шаг, то только для атаки. Я же прыгал с мечом вокруг своего неуклюжего противника, валял дурака, но мое раздражение накапливалось. Меня выводил из себя вовсе не бой, а сам факт того, что какой-то болван имеет возможность вызвать меня на поединок, и я, как кузнечик, вынужден скакать вокруг этого болвана.

Неужели мне больше нечего делать? Да у меня полно неотложных забот. Нужно закончить обход территории, решить вопрос с проклятым колодцем, в котором пропала вода, поговорить кое о чем с дядей Вилли, проверить серебро, которое доставили вчера, узнать, как продвигаются дела в кузне… и это только малая часть моих хлопот. Вместо всего этого на потеху публики я обрабатываю очередного храмовника, которого с удовольствием сбросил бы в реку прямо в доспехах, если бы, конечно, никто этого не видел.

Дуракаваляние мне вскоре наскучило, и я закруглился. Раненный в ногу храмовник оказался на земле. Надо отдать должное Умрехту, он не удивился, потому что заранее понял, что к этому все идет.

– Вы выиграли, барон, – церемонно сказал рыцарь, развалясь в пыли. – Возьмите мой меч!

Конечно, я взял меч. А также взял доспехи и, разумеется, коня. Я бы вообще отправил этого рыцаря в город в одних подштанниках, но Кодекс ничего не говорил о том, что победитель имеет право также и на одежду побежденного.