Волчий корень - Николай Старинщиков

– Будут материалы. Целое дело. Дежурному сейчас позвоню, а ты иди. Веди «мухомора» с глаз.

Сержант сокрушенно качнул головой, глядя на яркие «фары» под глазами Степаныча, и велел подниматься.

Ефремов с трудом поднялся и, шатаясь, тронулся из кабинета. Он нисколько не каялся. В тяжелую минуту он оказался рядом с сыном и теперь был убежден: сын ни в чем не виноват.

– Какой красивый! – усмехнулся дежурный офицер. – В пятую его. И посматривай, чтоб не буянил. Бнатова, говорят, головой об сейф стукнул…

Камера отворилась, Степаныча втолкнули внутрь. Сиди на здоровье, товарищ бывший мент, и не крякай.

«А ведь бывших ментов не бывает, – с трудом соображал Степаныч. – Бывают только пожизненные. Либо вообще не бывает никаких…»

В камере находилось двое человек. Один с видом бомжа. Второй, молодой, мог сойти за инженера – в костюме, но без галстука. На вид лет под тридцать.

Степаныч поздоровался и сел на деревянную – во всё помещение – лавку. Хочешь, спи на ней, хочешь, лежи, если сможешь. Сверху светит через окошечко электрический свет. Соседи по камере искоса поглядывают в сторону Ефремова. Не повезло мужику, под пресс попал.

– За что тебя так? – участливо спросил «инженер».

– Лицом не понравился, – ответил Степаныч. – Подправить решили.

– Нет, кроме смеха…

– А что мне… Шел по улице, никого не трогал, но этим не поглянулся. Потом едва не убил обоих. В кабинете. Как сюда попал, не помню. Голова кружится до сих пор.

Дверь загрохотала запором.

– Ефремов, на выход!

Степаныч поднялся и вышел. В коридоре стоял Николай Николаевич.

– И что ты добился? – сразу поехал он. – Решил на нервах поиграть? Зачем тебе это надо? Ведь не маленький. Ударил сотрудника. Второго чуть зрения не лишил.

– Кого это?! – удивился Ефремов.

Кажется, никого он не лишал и даже не ударял. Пытаться – пытался. Но не успел. Вся сила на двери ушла. Николай Николаевич гнал «пургу». И вниз он спустился лишь для того, чтобы выяснить, чем дышит старый Ефремов.

– Совсем ты, Степаныч, изменился. Может, ты пьешь? – участливо он спросил.

– С какой зарплаты?!

– Вот и поговори с тобой.

– За что меня сюда? За что сына? Нет у них доказательств. Никаких.

– Откуда у тебя-то, старый, пакетик взялся? Нюхаешь, что ли, на старости лет?

Степаныч замер с разинутым ртом. Совсем рехнулись. Ничего он не нюхает. Не в том возрасте. И манеры у него не те.

– Для чего вообще весь этот разговор? – напрямую спросил Степаныч.

Вместо прямого ответа, Николай Николаевич с многозначительной миной на лице продолжил «вешает спагетти», как будто Степаныч вчера родился – о сопротивлении, еще о чем-то. До Степаныча с трудом доходили его слова: он думал о другом. Перестроились, называется. Лучше бы совсем ты, начальник, не приходил. Степаныч не в обиде.

– Выходит, мне сидеть придется? – спросил вдруг Степаныч, игнорируя какой-то вопрос начальника.

Тот выпятил губы. Трудно сказать. По всей вероятности. И вообще он в подобных делах маленький начальник. Вроде как не может он вмешиваться в дела следствия.

Степаныч понимающе кивал. Он соглашался. Юристу ли не знать прописные истины.

Николай Николаевич ушел. Степаныча посадили в ту же камеру. Часа через два его вывели и принялись «обкатывать» пальцы. Без дактокарты в тюрьму не возьмут.

– Куда едем? – спросил он у сержанта. – В ИВС?

– Нет, дорогой, на тюрьму сразу.

– Ох, ты. Это прогресс. Быстро он меня. Старается…

– Сам виноват…

Еще часа через два, когда на часах, возможно, было уже восемь, его вызвал к себе следователь прокуратуры Абрамкин – веселый молодой человек, сильно обиженный судьбой. Дежурить ему пришлось в неурочное время. Сверх установленного графика.

– Виновен-невиновен… – частил он. – Запишем что угодно. Мне, согласно Конституции, – до фонаря. Можешь лично здесь написать: безвинен. Даже так. У нас демократия. Не возбраняется. Не признаешь, значит? Так и напиши: не признаю собственную вину…

Степаныч писал собственноручно. Обрисовал всю ситуацию, сложившуюся до сегодняшнего дня. В конце он просил привлечь к ответственности следователя Бнатова к уголовной ответственности.

– Да-а-а, – смачно протянул Абрамкин, – целое сочинение у тебя получилось. Закончил? Тогда до свидания. Завтра утречком поедешь в тюрьму. Не принимают они теперь вечерами. А пока в камеру, на боковую. Потом увидимся, может. Распишись в протоколе-то.

Ефремов ни словом не упомянул о своей работе в милиции. К чему? Еще подумает, что просится человек на свободу. Он словно специально спешил следом за сыном. О собственной судьбе переживать теперь не приходилось.

Утром Степаныча действительно вывели из камеры и повели в милицейскую автомашину. В коридоре его встретила Серафима с сумками. Не приняли у нее передачу. Ни для сына Олега, ни даже для старого мента Степаныча.

Серафима Семеновна опустила в углу сумки и бросилась наперерез конвою. Однако ее подхватили под локти и бесцеремонно оттеснили. Куда старухе тягаться с молодыми.

Степаныча и еще троих арестованных быстро посадили в машину и тут же выехали со двора. Не успел он спросить у супруги, что с Олегом. И следователь его, Абрамкин, тоже молчал, сославшись на некомпетентность и забитость жизнью.

Недели через две со Степанычем встретился следователь прокуратуры. Тот слепил уголовное дело в течение одного вечера. Сразу предъявил обвинение, допросил в качестве обвиняемого и тут же объявил о его окончании. Знакомься, Степаныч, если желание есть.

От помощи адвоката Ефремов отказался: на платного денег нет, а от бесплатного толку, как от козла молока. И даже еще меньше.

И вот он суд. Строгий мужик глядит на Степаныча поверх очков и, кажется, готов испепелить взглядом. Точно такими же глазами он смотрит на потерпевшего Бнатова. В зале нет больше никого – не сообщили Серафиме. В коридоре сидят две свидетельницы.

– Что скажет свидетель? – интересуется судья. – Расскажите, как дело было.

Женщина, запинаясь (не каждый день в суде бываем), рассказала о случившемся. Она хорошо помнила тот случай. Пакетик какой-то действительно изымали, но подсудимый был в это время уже в наручниках. Откуда ей знать, как к нему попал наркотик. Да и наркотик ли это вообще, так что не может она сказать, что тот пришел с этим делом в кармане. Борьба была. Не отрицает она. И резину видела в руках у подсудимого. На лице у другого не видела. Такие, брат, товарищ судья, дела.

– Ваша честь, – поправляет судья.

– Да, ваша честь…Суд удалился на совещание. И через час вышел с приговором.