Цепные псы Империи - Андрей Белянин

– Отлично, но в следующий раз все-таки без меня.

– И без меня, – двулично перешел на мою сторону Сэм. – Почему-то наши клиенты не слишком охотно доверяют помощнику юриста, приходящему на работу с подбитым глазом и пахнущим, словно йоркширский баран, упавший в чан с пивом! Парни, меня же просто уволят…

Рыжий Джонс попытался было взывать к нашему чувству юмора, уверяя, что за одного битого юриста или бакалавра дают двух небитых, но так и не смог объяснить, где именно их дают, а главное, в чем наша личная выгода от подобного обмена.

В кабинете у инспектора нас встретил мой старый учитель английской словесности, милейшей души человек, убежденный холостяк, заядлый курильщик, а к тому еще и неуемный болтун, мистер О’Коннел. Не обратив ни малейшего внимания на моих приятелей, он вскочил со стула и заключил меня в объятия:

– Мой мальчик, вы в порядке? Если б вы знали, как я за вас волновался! Я сожалею, очень сожалею, но, увы…

– Да что случилось? – я посмотрел на инспектора.

Тот молча пододвинул мне лист бумаги, и я, с трудом высвободившись из отеческих объятий мистера О’Коннела, поставил подпись под то, что штраф уплачен и претензий к стражам порядка я не имею.

– Так вы еще не в курсе? – старый педагог вновь поймал меня за руку. – Вам надо срочно ехать в Оксфорд, собирать вещи. Такое горе, такое горе… Я так надеялся, что вы успеете закончить свою монографию хотя бы к Рождеству, она бы произвела настоящий фурор в ученом мире. Вы ведь знаете, мало кто из сегодняшних молодых людей интересуется классической поэзией Китса. А ведь это один из виднейших…

– Господи, сэр, – взмолились мои приятели. – Скажите уже ему наконец, что случилось?!

– Мой мальчик, вам все объяснит ректор. Еще вчера пришло письмо от вашего уважаемого батюшки. Но не на ваше имя, а в ректорат института. Меня срочно отправили за вами. Ваш отец…

– Мой отец?.. – с нажимом повторил я, борясь с искушением придушить любимого педагога, если он сейчас же не объяснит мне, в чем, собственно, дело.

– Боюсь, что он умирает, мой мальчик.

Сэм и Иеремия, переглянувшись, скорбно опустили головы.

– Идемте, господа, коляска ждет нас на улице. В память о пролетевших годах, бесшабашной и хмельной юности я расплатился за всю вашу компанию, но, клянусь хромой ногой бессмертного лорда Байрона, вы вернете мне эти деньги! Ибо, как справедливо писал классик британской поэзии…

Недослушав толстяка О’Коннела, я растолкал друзей и бросился к выходу.

Всю дорогу ехал молча, погруженный в свои мысли. Отцу сейчас было под пятьдесят, то есть, по моим тогдашним меркам, он совсем немолод, почти старик. Зная его активный образ жизни и постоянное пребывание на службе, предполагать можно было что угодно – от ранения в каком-либо из военных конфликтов Российской империи до любой затяжной болезни.

Он никогда не уделял особого внимания своему здоровью. Докторов и лекарей гнал из поместья поганой метлой. Лучшим способом лечения почитал горячую русскую баню и ледяную прорубь. Весь был в шрамах от пуль и ножей, но никогда не жаловался на то, что старые раны ноют в непогоду. При мне даже насморком никогда не болел. Так что же с ним?

Последнее письмо от отца приходило приблизительно четыре месяца назад. Ничего важного, никаких сантиментов, он всего лишь интересовался моим положением в Лондоне, ну и, может быть, вскользь упоминал о том, что год был неурожайный, все лето шли дожди, поместье беднеет и мне нужно научиться зарабатывать самому.

Кажется, я в довольно резкой форме ответил ему, что и так давно зарабатываю сам, а на присылаемые им деньги в Британии не мог бы прожить даже кучер, не говоря уже о джентльмене. Сейчас я страшно жалел о своих словах. Но кого и когда спасало запоздалое раскаяние?

Рыжий ирландец сидел рядом со мной, не заводя разговоров, но пару раз успокаивающе сжимая мою руку. Пухлый старина О’Коннел, закурив вонючую трубку, напротив, изо всех сил стремился вытянуть меня на разговор, но Сэмюэль вовремя перехватывал инициативу, в свою очередь, переводя тему и забалтывая учителя, что давало мне возможность хоть как-то побыть наедине с самим собой…

…В ректорате меня встретил член попечительского совета, сэр Дениэл Брайан-Гамильтон, внушительного роста британец с классическими бакенбардами, представитель очень древнего шотландского рода, протянул мне раскрытый конверт, на его лице не отразилось ровным счетом ничего. Ни сострадания, ни участия, ни радости, ни горя.

– Сожалею, что вам придется покинуть нас, молодой человек. Вы подавали большие надежды. Многие педагоги считают, что ваша монография о Китсе могла бы помочь литературному миру взглянуть другими глазами на творчество великого поэта. Однако, – он выдержал долгую театральную паузу, – я вынужден настаивать, чтобы вы как можно скорее вернулись на свою историческую родину. Об этом просит не только ваш отец, но и ряд влиятельных лиц, близких к парламенту. Надеюсь, вы не уроните честь одного из лучших выпускников нашего института. Прощайте, сэр!

Собственно, я и опомниться не успел, как оказался выдворен за двери ректората. Жестом отстранив друзей, я вытащил из конверта сложенный вчетверо лист бумаги, быстро пробежав глазами короткое содержание:

«Ваш отец, капитан Строгов, при смерти. Возвращайтесь».

Ни подписи, ни печати внизу не было. На конверте стоял адрес оксфордского университета с припиской «Сэру Д. Б. – Гамильтону, эсквайру». В полном недоумении я прислонился спиной к стене. Все произошедшее выглядело более чем подозрительно…

Что такого ужасного могло случиться в России? Действительно ли отец умирает? Почему он сам не написал мне ни строчки? Кто, вообще, автор странного письма? И самое главное, почему такому уважаемому учебному заведению, как Оксфорд, хватило этой невзрачной записки, чтобы фактически вышвырнуть меня из своих стен? Слишком много непонятного…

Я сунул письмо в конверт, конверт в нагрудный карман твидового пиджака и пошел собирать вещи. Встревоженные Сэм и Иеремия увязались следом, забрасывая меня вопросами, на которые тогда еще не было ответов.

Пока я собирал в саквояж свой немногочисленный гардероб, сомневаясь, смогу ли увезти всю библиотеку необходимой мне литературы, мои друзья яростно спорили, вырывая друг у друга злополучный листок бумаги.

– Майкл, это же просто блеф! Обман! Уверен, что твои злопыхатели из руководства колледжа просто боятся, что ты займешь их место! Я прав, Сэм?

– Кстати, да. Я бы тоже не исключал такую возможность. Ведь если твоя монография утрет нос многим упертым стариканам, так, того и гляди, тебя оставят здесь преподавателем! Русский преподает в Оксфорде, куда катится мир? Где старая добрая Англия?

– Я бы никуда не ехал на его месте. А ты, приятель?

– Пожалуй, тоже воздержался бы. По крайней мере, пока не прояснил ситуацию.

Они могли бы болтать долго, но у меня не было времени все это слушать. Что-то подсказывало, скребло в душе, звало, толкало – бросить тут все и срочно ехать в ту далекую страну, которую я покинул еще ребенком. Я знал, что отец в опасности. Просто знал, и все. И уже никакие доводы от ума и логики не могли меня остановить…