Властелины моря - Джон Хейл

Нечего говорить, что, помимо всего прочего, военный флот стимулировал развитие торговли и обеспечивал ее безопасность. Ну а морская торговля, в которой тогда, как, впрочем, и сейчас, первую скрипку играли греческие суда, способствовала превращению древних Афин в богатейший город Средиземноморья. Пирей – афинский порт – сделался средоточием международной торговли, охватывающей восточное Средиземноморье, Адриатику, Тирренское, Эгейское и Черное моря. В многочисленных лавках агоры оживленно торговали африканскими изделиями из слоновой кости, балтийским янтарем, китайским шелком. Персидские павлины полагались, кажется, сугубо дипломатическим подарком, как сегодня панда. Наряду с экзотическими предметами роскоши трюмы кораблей ломились от бытовых товаров вроде вина, соленой рыбы, строительного камня, леса. Благодаря Афинам морская торговля зерном, этим хлебом насущным самого Сократа, нашла большее развитие в Северном Причерноморье (Скифии), на Сицилии или в Египте, нежели в Аттике, прямо за городскими стенами. Далекие горизонты, делавшиеся благодаря флоту ближе, позволяли тому же Сократу говорить: «Не называйте меня афинянином. Я гражданин мира».

Жизнь, тесно связанная с морем, питала свободный дух эксперимента и исследования. В отличие от многих соседних городов Афины широко открывали ворота заморским гостям, не важно – грекам или варварам, более того, всячески поощряли их к оседлости, охотно предоставляя гражданство. Терпимость афинян простиралась до того, что они разрешали иностранным купцам устанавливать собственные святилища (храмы) своим богам в стенах Пирея. Такой либерализм был редкостью. На сопредельных землях, в таких странах, как Спарта или Фивы, пехотные фаланги сдерживали рост и развитие. Военные режимы Греции отличались ксенофобией и хронической подозрительностью к просвещенности, а также к любым переменам. Спарта была антиподом и соответственно заклятым врагом Афин золотого века.

В отдаленной перспективе дух Афин оказался более гибким и долговечным, чем дух Спарты. Через десять лет после так называемого падения Афин (404 год до н. э.) и победы Спарты в Пелопоннесской войне герои афинского флота вернули городу независимость и восстановили демократическое правление и флотские традиции. А при жизни уже следующего поколения Афины изгнали спартанцев и вновь стали властелинами морей. Вместе с возрожденным золотым веком – этим прямым результатом возрождения флота – пришли исторические штудии Ксенофонта, скульптуры Праксителя, философские диалоги Платона, речи Демосфена и научные труды Аристотеля. Да и сам флот, как институт, достиг в IV веке до н. э. невиданного расцвета. Ко времени последнего столкновения с македонянами, когда Спарта окончательно рухнула под напором Афин и других греческих городов, общее количество триер в восстановленной афинской верфи достигло четырехсот, значительно превзойдя показатели времен греко-персидских или Пелопоннесских войн.

Во времена золотого века наиболее известные граждане Афин были прямо связаны с флотом. Среди командиров флотилий и отрядов триер были государственный деятель Перикл, историк Фукидид, драматург Софокл, чье избрание на должность стратега было прямо объявлено общественной наградой за имевшую огромный успех трагедию «Антигона». Ветеран Саламина Эсхил положил это историческое морское сражение в основу «Персов» – первого в мире из дошедших до нас театральных произведений. Оратор Демосфен служил на флоте и как командир триеры, и как лоббист интересов флота в народном собрании. И даже жизнь Сократа, первого доморощенного афинского философа, обычно изображаемого прочно упирающимся обеими ногами в булыжники агоры, была в некотором роде связана с флотом. Он был на борту судна, идущего с подкреплениями к отдаленному месту боевых действий, он председательствовал на суде морских военачальников, он не без удовольствия предавался развлечениям на борту одного из прогулочных кораблей, которому не позволял вернуться в город встречный ветер.

Даже давая детям имена, афиняне выказывали свою неразрывную связь с флотом. Скажем, мужчину могли звать Нобисом («Морская жизнь») или Нократом («Морская мощь»), женщину – Номахией («Морское сражение») или Нозиникой («Морская победа»). Перикл, этот архитектор и строитель золотого века, настолько сильно ощущал свою неразрывную связь с флотом, что второго сына назвал по имени легендарного государственного судна «Парал». Другой афинянин-патриот назвал сына Эвримедонтом – по имени реки в Малой Азии, где в 466 году до н. э. афинский военный флот нанес сокрушительное поражение флоту и армии персидского царя. Точно так же в семьях не столь отдаленных времен детей могли бы окрестить, положим, «Трафальгаром» или «Мидуэем» [2] . Неудивительно, быть может, что юный Эвримедонт стал впоследствии морским военачальником.

Море плескалось в каждом уголке афинской жизни. Суда и мореплавание были сквозной темой поэтов, художников, драматургов, историков, оно не отпускало политиков, философов и юристов. Власть народ именовал «государственным кораблем», а первых лиц – рулевыми. В академиях изучали строение весел, направления ветров, звездное небо, а некоторые мыслители с тревогой отмечали воздействие флота на нравы афинян. В театре Диониса морские эпизоды то и дело разыгрывались как в трагедиях, так и в комедиях (в театральный реквизит входило миниатюрное суденышко на колесах, использовавшееся в сценах с греблей). Вечерние домашние застолья именовались плаванием по темным морским волнам вина, что действительно зеркально отражает цвет морской поверхности в ночную пору. Морская терминология вошла даже в сексуальную жизнь афинян, сделавшись жаргонным словарем для обозначения любовных утех.

Многое из того, что тогда впервые возникало из самой повседневной жизни Афин, придавало ей специфически современный оттенок. Первые военно-морские трибуналы. Первые корабельные страховки. Первые политические карикатуры (их мишенью стал в середине IV века до н. э. герой морских сражений Тимофей). Первое упоминание о пассажире, коротающем время на борту судна за чтением книг, встречается в «Лягушках» Аристофана. Наконец, один из первых в истории мемориальных проектов, когда усилиями городских ремесленников была сохранена в изначальном виде маленькая галера, в которой, по легенде, Тесей отправился на Крит, чтобы сразиться с Минотавром.

Самые состоятельные из афинян по традиции сменяли друг друга на посту триерархов, то есть командиров триер, во время морского похода. Их финансовая помощь флоту считалась налогом, взимаемым с них демократическим большинством, наряду с поддержкой театральных фестивалей и хоровых песнопений. Если рядовые граждане просто с охотой шли на флотскую службу, то богачи всячески стремились превзойти друг друга послужным списком – кто чаще становился избираемым на год триерархом, – убранством судна, а также скоростью, достигаемой триерой под их командой.

В нашем современном представлении славу Афин составляет прежде всего Акрополь. Но древние афиняне смотрели на свой город иначе. Если говорить о патриотизме, то храмы богам затмевались в их сознании огромным комплексом судовых построек. Неподалеку от Пирея располагалось крупнейшее в Афинах, а возможно, во всей Греции, крытое здание – морской арсенал длинной в четыреста футов (122 м). Его спроектировал под хранилище полотна для парусов, снастей и «иного подвесного такелажа» афинский архитектор Филон. Он был настолько горд своей «скевотекой» (складом), что написал о ней целую книгу, а народное собрание постановило высечь цифры – показатели ее размеров на мраморной стеле. Парфенон в пору своего возведения таких почестей не удостоился. И вообще до нас дошло только одно литературное упоминание о нем, относящееся к тем временам, – в сохранившихся фрагментах некоей анонимной комедии. Но даже и тут Парфенон остается в тени морских реалий: «О, Афины, царица городов! Как прекрасна твоя верфь! Как прекрасен твой Парфенон! Как прекрасен твой Пирей!»