Вода камень точит - Сю Фудзисава

«Все, с меня хватит! Завтра подаю заявление об уходе», — думает Миясэ с комком в горле, глядя на размахивающего версткой Нисикаву. В таких вот мыслях промелькнули семь лет и четыре месяца.

— «Компанимару», вас третья линия, «Компанимару», вас третья линия.

Это не оповещение — голос раздается из телефона внутренней связи. Миясэ нажимает на мигающую кнопку с цифрой «3» и поднимает трубку.

— …Привет, Миясэ! Ну что, переходишь к нам?

Сдавленный голос из трубки произнес его имя — осознав это, Миясэ нахмурил брови. Собеседник явно прикрывает рукой трубку. Низкий и тяжелый голос… Миясэ невольно поднимает голову. За столом, теснящимся между религиозной газетой «Оясиро» и корпоративной газетой электротехнической фирмы, на маленьком деревянном стуле сидит мужчина, прижимая рукой телефонную трубку. Это Савамура — редактор газеты «Мёдзё». Малозаметный человек, он по четвергам приезжает в типографию посмотреть корректуру.

— Знаешь, мне снова звонил тот мужчина из газеты «Свастика»[8]… — обращаясь к Тамаки, говорит Миясэ, продолжая усердно оттирать алюминиевую раму губкой с моющим средством.

Такое название утвердилось за этой газетой в отрасли ритуальных услуг по причине того, что в ней печатались некрологи и просто извещения о смерти и, соответственно, она была ориентирована на похоронные агентства, буддийские храмы, церкви и кладбища. Буддийские же храмы на картах отмечаются, как известно, знаком свастики. Миясэ видел как-то подшивку газеты Савамуры «Мёдзё симбун» на стене четвертого этажа. Все четыре страницы газеты извещали о чьей-нибудь кончине, причем заголовки статей, касающихся политиков или крупных бизнесменов, были набраны белыми иероглифами на черном фоне в пять столбцов, другие же статьи — в один столбец.

— Прекрати! Как только ты начинаешь этот разговор, у меня портится настроение. Давай лучше поговорим о свадьбе, о поздравлениях.

Но предложение-то уж очень соблазнительное. С другой стороны, это особый мир, стоит лишь раз к нему прикоснуться — и прощай журналистская карьера. Сколько бы Миясэ ни убеждал себя, что это то же, что и писать статьи о домашних животных, но где-то в глубине души его мучили угрызения совести.

— Но, дорогая, приняв это предложение, можно будет сразу же обзавестись новым жильем.

Правда, что ли? Неужели обещают такие деньги? — занятая кухонной мойкой Тамаки вполоборота повернулась в сторону Миясэ.

— Совершенно верно — тогда нам не нужно будет ютиться в этом старом сарае!

Взяв с пола настольную лампу, Миясэ придирчиво рассматривает блеск алюминия. Они еще не повесили люстру, так что комнату освещают лишь две люминесцентные лампы — одна над мойкой и эта, настольная. Въевшаяся в металл грязь никак не отчищается. Вдруг Миясэ замечает какое-то шевеление у себя за спиной и, быстро обернувшись, видит на стене свою огромную тень. «Злая цепь превращений». Эти слова всплыли в его голове, когда он увидел, что тень на стене почти одного с ним роста. И чем дольше он смотрел на нее, тем больше в нем росло подозрение: а не он ли и есть эта плоская застывшая тень? Мысли как у ребенка, очнувшегося ото сна.

Обернувшись к Тамаки, Миясэ смотрит, как та, нагнувшись, изо всех сил трет мойку железной щеткой. На ней тонкий черный свитер, и силуэт груди периодически показывается из-под ее локтя, однако его колебания отстают от движения ее руки. Наблюдая за этим, Миясэ раздумывает, хорошо ли, что волнообразно колышущаяся грудь больше подвержена силе гравитации? От этой неожиданной мысли он посмеивается себе под нос.

Опять же, во время занятий любовью груди Тамаки скачут уж как-то совсем независимо от ее молодого тела двадцатипятилетней девушки со сравнительно слабой грудной клеткой и родинкой на ключице. Каждый раз Миясэ представлялся наполненный до краев аквариум, который покачивается из стороны в сторону. Однако после того, как они приняли решение жить вместе, он заметил, что стал совсем равнодушен к этой пляске ее грудей. Странно выглядят пары, которые специально сочетаются браком, чтобы настрогать спиногрызов, но то же можно сказать и о тех супругах, которые принципиально не хотят иметь детей. Для Миясэ было совершенно неприемлемо таким вот способом впадать в иллюзию построения семейного мирка. Брак — это не для мужчины и женщины. Вопрос в том, насколько каждый может отказаться от своей сути: быть мужчиной и женщиной и продолжать совместную жизнь. Другого объяснения смысла жизни с Тамаки Миясэ для себя не находил.

— Но ты же не собираешься менять работу?

— …Пожалуй, нет.

— Это почему?

— Что почему?

— Да так.

Тамаки перекладывает щетку в левую руку и нагибается. У нее изящная спина. Ощущая сзади тень на стене, Миясэ продолжает чистить алюминиевую раму.

— А почему, скажи, этот Савамура к тебе пристает? Может, он педик, а? — смеется Тамаки, потирая нос тыльной стороной руки.

— Да скорее всего потому, что, как ни придет в типографию, всегда видит мое недовольное лицо.

На самом деле Миясэ думал, что знает истинную причину: несмотря на то что он повыше ростом, он, так же как и Савамура, мало заметен в этом мире. Вот кто не годится для работы в похоронной газете, так это тот бритоголовый крепыш, что держал в руках религиозную газету с заголовком статьи «Проблема Северных территорий», — стоит только представить: здоровенный мужик трется в вестибюле больницы, ожидая, когда окочурится тяжелобольной. Для такого случая скорее подойдет кто-нибудь тихий, менее заметный. И вот больной умер. Родственники в скорбном молчании окружили покойника. Тогда сотрудник газеты незаметно подходит к ним: «Примите, пожалуйста, наши соболезнования. Пусть он покоится мирным сном!.. Вы, наверное, намерены похоронить его по буддийскому обряду? Кстати, позвольте хотя бы извещение о смерти бесплатно опубликовать в нашей газете…»

Ведь и о той столовой, что в пятнадцати минутах ходьбы, поведал Миясэ все тот же Савамура. И он же познакомил его с солидным человеком — Такадой, работающим на третьем этаже. И если главный редактор не выйдет из больницы, то они попросят его быть сватом на их свадьбе. «У покойников всегда хорошие лица», — заметил как-то, сидя в закусочной около вокзала, опять же Савамура.

— Вот так вот, избавившись от всего, исчезнуть в бездонном омуте, поручив все хлопоты солидному похоронному агентству, — что же плохого в нашей работе, Миясэ-сан? Есть, правда, угрызения совести, что зарабатываешь приличные деньги во время такой депрессии…

Перед глазами возникает лицо Савамуры в темных очках с золотой оправой, когда он жеманно расчесывает свои шелковистые волосы в корректорской. Ёнэкура как-то заметил:

— Сдается мне, что этот парень больше расположен к мальчикам. У него на лбу написано, что мастер брать за щеку.

У Ёнэкуры, видать, глаз наметанный, если говорит такое. Как бы там ни было, а внешность Савамуры не внушала особого доверия.