Дева и веретено - Нил Гейман

Деревья в Аркаирской чащобе росли густо и тесно; под пологом их царила мгла. Сто лет назад это был лес разве что по названию – просто большой парк, королевские охотничьи угодья, дом родной кабанам, оленям и бесчисленным птицам. Теперь же ветви прочно переплелись между собою, а старые тропы заросли и забылись.

* * *

В самой высокой башне спала белокурая девушка.

Впрочем, в замке спали все. Все покоились в объятиях крепкого сна – все, кроме одного. Вернее, одной.

Волосы у старухи были серо-седые, с белыми прядями, и такие редкие, что сквозь них просвечивал череп. Сердито ковыляла она по замку, опираясь на палку, словно одна только ненависть и гнала ее вперед; хлопала дверьми и бормотала на ходу себе под нос:

– Вверх по проклятым ступенькам, мимо незрячей стряпухи, что ты там варишь сегодня, жирная задница, а? Эх, ничего, ничего, пусто в котлах и горшках, пыль лишь одна, только пыль, вот ты горазда храпеть!..

Выйдя в аккуратный, ухоженный огород, старуха трясущимися руками нарвала рапунцеля с руколой да выдернула из земли большую брюкву.

А ведь восемьдесят лет назад во дворце держали пятьсот кур! В голубятне ворковали сотни толстых белых голубей; кролики носились, сверкая белыми хвостами, по изумрудному квадрату газона внутри замковых стен; рыба так и кишела во рву да в пруду – и карп тебе, и форель, и окунь. Теперь кур осталось три. Всю честно уснувшую рыбу пришлось сачком выловить из воды. Кролики с голубями тоже куда-то подевались.

Свою первую лошадь старуха умертвила шестьдесят лет назад и постаралась съесть побольше, пока мясо не пошло радугой и не вскипело синими мухами и червями. Теперь она забивала крупных животных только посреди зимы, когда ничего не портилось и можно было отрубать себе по кусочку от мороженой туши и подрумянивать на огне – до самых весенних оттепелей.

Старуха миновала мать с уснувшим у самой груди младенцем. Рассеянно смахнула с них пыль и поправила розовый детский роток, чтобы он не потерял соска.

Свой обед из ботвы и репы она съела молча.

* * *

Это оказался первый большой город у них на пути. Ворота его, высокие, из неприступно-толстых досок, стояли, распахнутые настежь.

Трое гномов и рады были бы обойти его стороной (в городах им не нравилось; домам и улицам они не доверяли и считали их чем-то противоестественным), но пришлось тащиться за королевой.

Внутри им стало еще неуютнее – слишком уж здесь было людно. Всадники спали верхом на спящих лошадях; кучера спали на облучках неподвижных карет со спящими пассажирами внутри; спящие дети сжимали в ручонках игрушки и обручи, и кнутики для уснувших волчков. Спали цветочницы возле куч бурых, сгнивших, засохших цветов. Даже рыбницы спали, завалившись на свои мраморные колоды. По колодам расползались зловонные рыбьи останки, мерцавшие личинками. Шевеленье и шорох червей – вот и вся оставшаяся в городе жизнь.

– Нечего нам здесь делать, – проворчал гном с сердитой ржавой бородой, озираясь по сторонам.

– Эта дорога была прямее всех, – отрезала королева. – К тому же она ведет к мосту. Направься мы другим путем, пришлось бы переходить реку вброд.

Ее Величество была совершенно спокойна. Она благополучно выспалась ночью и проснулась утром; сонная одурь ее не коснулась.

Они шли через город. Шелест червей да редкий всхрап и сопение спящих – вот и все, что нарушало тишину.

А потом чистый детский голосок раздался с каменной лестницы, громкий и звонкий:

– Ты прядешь? Можно я посмотрю?

– Вы это слышали? – Королева остановилась как вкопанная.

– Надо же! Спящие просыпаются! – сказал рослый гном.

Тут он ошибся. Просыпаться они и не думали.

Зато вставать – вставали. Медленно поднимались они на ноги, делали первые робкие, неуклюжие шаги – и шли дальше, сомнамбулически волоча за собой паутинные шлейфы. Всюду, всюду копилась эта неизбывная паутина.

– А сколько в городе обычно бывает народу? Я имею в виду, человеческого народу, – поинтересовался вдруг самый маленький гном.

– По-разному, – ответила королева. – У нас в королевстве не больше двадцати, ну, тридцати тысяч человек. Этот город будет покрупнее наших. Думаю, тысяч пятьдесят. Или больше. А что?

– Просто все они, кажется, идут за нами, – сказал гном.

Спящие быстро не ходят. Они шатаются, спотыкаются; они ковыляют, как дети, застрявшие в озере сладкой патоки, как старики, угодившие в полную тяжкой, сырой грязи канаву.

Спящие шли к королеве и гномам. Любой гном запросто от них убежал бы; королева бы просто ушла прогулочным шагом. Но… их было так много. Они затопили все улицы, они шли, закутанные в паутину, зажмурив глаза или так закатив их под лоб, что сверкали одни лишь белки. Сонно волоча ноги, люди брели и брели вперед – медленно и неотвратимо.

Королева повернулась и припустила бегом в переулок, а гномы за нею.

– Это как-то непочетно, – проворчал на бегу неважно какой из гномов. – Надо было стоять и драться.

– Нет никакого почета, – прохрипела королева, – в драке с противником, который даже не соображает, что ты здесь. И решительно никакого почета нет в драке с человеком, которому снится огород, рыбалка или давно покойная возлюбленная.

– А поймай они нас, что б они стали делать? – вопросил из-под королевского локтя гном.

– Ты уверен, что хочешь это знать?

– Да, пожалуй, что нет, – рассудил гном.

Они бежали без остановки, пока не выбрались из города по другую сторону и не оставили мост позади.

Уже дюжину лет старуха не поднималась на самую высокую башню замка и никакого понятия не имела, с чего ей взбрело в голову сделать это сегодня. Восхождение выдалось трудное: ее колени и шейка бедра были в том совершенно уверены. Она взбиралась по вьющейся каменной лестнице, и каждая проклятая, так и норовящая вывернуться из-под ног ступенька была форменной пыткой. Никаких перил, ничего, что могло бы внушить крутым ступенькам хоть каплю уважения к преклонным летам. Время от времени старуха останавливалась, тяжело опираясь на палку, переводила дух и снова лезла дальше.

* * *

Все тем же единственным своим оружием она воевала с паутиной; густые сети свисали с потолка и ковром укрывали пол. Старуха грозно махала на них клюкой, рвала их и разбрасывала. Пауки бегом спасались на стены.

Да, подъем выдался долгий и трудный, но в конце концов она достигла круглой комнаты на самом верху башни.