Хранитель равновесия. Проклятая невеста - Дана Арнаутова

Впрочем, если бы светлейшей вздумалось откинуть занавеску, позволив городу увидеть свой лик, никто бы ей слова не сказал: дочь рода ир-Дауд вольна в поступках. На то и едут рядом с паланкином полдюжины джандаров, чтобы госпожа могла исполнить любую прихоть, не опасаясь за свою честь и безопасность.

– Как душно сегодня, – молвила Наргис, откидываясь на подушки.

– Потерпите, изумруд наших сердец!

Мирна взяла веер из страусовых перьев и принялась усердно обмахивать Наргис.

– Скоро приедем в баню, – подхватила Иргана. – Там прохладная вода обрадует ваше тело и успокоит душу.

Служанки еще щебетали что-то, но, увидев, что Наргис прикрыла глаза, почтительно замолчали. Глупышки, но усердные и преданные, с ног сбиваются, не зная, чем еще порадовать. Только день не задался с утра, и напрасно щебечет крошечная птичка в клетке, подвешенной к потолку паланкина, напрасно Иргана раскладывала лимонный шербет и ягодную пастилу, уговаривая скрасить время в пути лакомством, даже любимый томик стихов, лежащий рядом на сиденье, не манит. Да и то сказать, каждая строка в нем известна наизусть. Заехать, что ли, на обратном пути в лавку почтенного ир-Халиаса? То-то будет рад седовласый торговец, знающий, что Наргис платит любую цену, если книга приглянулась.

Но пока читать было нечего, сладости не манили, а птичку, крикливую, как базарная торговка, хотелось выкинуть из паланкина. Если бы крошечная пичуга могла выжить на воле, Наргис бы ее непременно выпустила – вот прямо сейчас!

Однако любая дорога заканчивается. И когда паланкин остановился во дворе лучшей харузской бани, и сама хозяйка, почтенная Гюльбешекер ир-Фазули, круглой масляной лепешкой выкатилась во двор, всплескивая полными руками и причитая, какое счастье видеть светлейшую, Наргис вздохнула с некоторым облегчением. Она не любила выходить из дома, но любила воду. Конечно, в садах ир-Даудов есть пруды, а в доме – большая удобная баня, но таких огромных бассейнов, как в заведении ир-Фазули, нет нигде. Разве что в Небесном дворце пресветлого государя шаха…

Наргис ступила на узорчатую плитку двора и окинула взглядом цветочные часы, посаженные у стены. Венчики тамариссы поднялись, значит, день едва перевалил за полдень. Можно не торопиться. Да разве ей хоть когда-нибудь и куда-нибудь нужно торопиться вообще? День проходит за днем, похожий на все, что были до него, и на те, что еще будут. Занятия рукодельем, прогулки по саду, поездки в бани или на рынок – вот и все, что заполняет дни светлейшей Наргис ир-Дауд. Может, потому и кричит в клетке маленькая птичка, жалуясь на жизнь, что ей знакома та же тоска? Птичке кажется, что Наргис свободна, если может расправить руки-крылья, а на самом деле у нее просто клетка больше.

Но мысли, подобные этой, следовало гнать, и Наргис милостиво улыбнулась, пожелала добрых долгих дней почтенной Гюльбешекер и проследовала за ней в прохладу мраморных покоев, выстроенных над знаменитыми бассейнами. Скинула одежды, отдав их банщицам, сняла тяжелое золото ожерелья и браслетов. И вошла в прохладную чистейшую воду, сквозь которую виднелось узорчатое дно, зелено-голубое, расписанное белыми цветами и золотыми рыбками. Проплыла от края до края, не боясь намочить собранные в узел волосы – все равно их мыть, и перевернулась на спину, наслаждаясь кратким счастьем свободы, пусть даже не настоящей, а взятой взаймы у ласковых струй воды.

Потом ее все-таки уговорили выйти наверх, и Наргис согласилась, зная, что самое приятное только начинается. Банщицы и служанки хлопотали, втирая в ее кожу душистые мази, расчесывали волосы, умащая их драгоценными снадобьями из Коруны и Офиры, подрезали, подпиливали, а потом шлифовали ногти на руках и ногах. Смыв с ее тела очередное зелье вместе с волосками, ахали восхищенно, прицокивая языками, и Наргис даже не злилась, потому что сама знала – красива. Льстивые похвалы платных банщиц врут, конечно, зато не врут завистливые взгляды, не врут зеркала и гладь воды. Да и братец Надир не зря считается одним из красивейших юношей Харузы, а ведь его красота – отражение Наргис.

И день мог бы стать гораздо приятнее, чем казался с утра, когда она проснулась в поту, мучимая дурным, но не запомнившимся сном, однако вышло иначе. Наргис, уже промывшая волосы, разомлевшая и распаренная в горячей воде, истомленная умелым массажем, снова спускалась в бассейн, когда у другого бортика, над которым стояла увитая цветами решетка, послышались голоса.

– Неужели сама здесь? Ах, Лейлин, ты только подумай! Как ей не стыдно людям показываться на глаза? Отродье темных джиннов, дочь греха!

– Тише, Сарина, не дай Свет, услышат. Да и вдруг она не виновата? Такая юная, что она может знать о грехе? Моя дочь в ее возрасте еще не понимала, чем мужчины отличаются от женщин.

– Ох и дурочкой тогда была твоя дочь, Лейлин! В двадцать-то лет не знать об этом!

– Кто дурочка, моя дочь – дурочка? Воспитывать надо как следует, тогда девушка будет целомудренной и стыдливой! Тс-с-с-с… А правда, что у нее на теле тайные знаки? Как же она тогда не стыдится ходить в баню?

Плеснув водой, Наргис перевернулась на спину, прислушиваясь из ленивого любопытства и искренне посочувствовав несчастной, попавшей на грязные языки. А женщины с упоением продолжали:

– Говорят, боги ее наказали за то, что изменила жениху! Согрешила то ли с чернокожим рабом, то ли вовсе с джинном! Потому и прозвали ее Черной!

– Ай, глупа ты, Лейлин, прямо как твоя дочь, хоть и знаешь разницу между мужчиной и женщиной. Не потому ее прозвали Черной, а потому, что уже пять прекрасных знатных юношей сошли в Бездну по вине этой несчастной. Губит она мужчин, как черная паучиха…

Наргис словно ударили по лицу – щеки запылали, кровь бросилась в виски. Повернувшись и встав на ноги, она забарахталась в воде, разом растеряв умелую плавность движений. И хорошо, что две мерзкие дуры ее не видели, ни за что Наргис не хотела бы предстать перед ними растерянной и униженной!

– Черная Невеста, – неслось из-за цветочной плетенки. – И родится же такая тварь в знатном роду! Говорят, только первый жених и остался жив, потому что шахской крови, а перед ней злое колдовство бессильно. И красива-то она чужой красотой, украденной, черные джинны принесли ей красоту взамен на пять отнятых жизней. Вот ездит теперь по городу, ищет шестого, а как станет их семеро, погубленных, боги услышат мольбу их душ и накажут…

– Ненавижу… – всхлипнула Наргис, торопливо отплывая под прикрытием высокого бортика к другой стороне. – Падальщицы драные! Чтоб вас самих боги услышали и языки завязали узлом!

«Черная Невеста… Тварь… Пять отнятых жизней…» – шептали в ее голове глумливые голоса, жадные к чужому горю. Вот потому-то и не любила она покидать дом! За высокими стенами, в роскошном саду или уютных покоях можно притвориться, что все хорошо. Что на харузских улицах не рассказывают страшные и отвратительные байки про Черную Невесту, продавшую целомудрие джиннам за красоту. Что в сплетнях нет ни капли правды, и те пятеро на самом деле остались живы. Или погибли сами по себе, без ее невольной вины. Что она прячет лицо только из скромности, а не из страха, вдруг еще какой-нибудь несчастный…