Аргентина. Локи - Андрей Валентинов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Нос отлип от стекла.
– А-а… А разве такие бывают? В прошлом году у нас проводили воздушный парад, там я ничего подобного не…
Снова! На этот раз «марсианин» вынырнул прямо из облака. Теперь он напоминал стрелу – черный наконечник на дымном древке. Прошел совсем близко, качнув острыми крыльями. Пэл успела заметить прозрачный колпак кабины и пилота в темном шлеме и очках…
– Ай! – совсем по-детски вскрикнула американка.
…Еще одна молния – ярко-желтая – прямо по курсу «Олимпии». Вторая, третья… четвертая. Пэл вспомнила о двух сотнях кубометров водорода над головой и почувствовала, как холодеют пальцы. Пройди молния чуть ближе…
Еще одна! Еще!
И тут завыла корабельная сирена – в полную мощь, до боли в ушах. Черная машина, словно услыхав, резко повернула и устремилась вверх, в самую глубь небесной синевы. Голос сирены стих, вновь стал слышен гул моторов, чьи-то крики, по лестнице, ведущей на верхнюю палубу, пробежали двое в белой авиационной форме.
– Я… Я сердечное не захватила! – растерянно проговорила соседка. – Леди Сомерсет! Леди Сомерсет! Что… Что это было?
Пэл щелкнула замком сумочки.
– У меня, кажется, есть, не волнуйтесь.
* * *
В каюте Пэл первый делом схватила блокнот и цанговый карандаш, открыла наугад страницу, подумала немного – и отложила подальше. Потом все нарисует и стреловидный силуэт среди облаков, и прерывистые трассы прямо по курсу цеппелина, и профиль летчика в черном шлеме. «Олимпия» – территория Рейха, вещи перед посадкой могут обыскать, с нацистов станется. И допрос могут устроить прямо в поднебесье. Жалуйся потом в Лигу Наций!
…Лекарство из сумочки не помогло, к впечатлительной американке пришлось вызывать врача. В последний момент Пэл успела дать соседке весьма разумный совет: если спросят, все следует валить на сирену. Прогуливались по салону перед завтраком и тут, ни с того, ни с сего… Видеть же – ничего не видели. Только облака за иллюминатором.
«Иначе в Рейх увезут, – шепнула Пэл на прощание. – А ваш покойный муж – еврей!» Американка, проникшись, торопливо закивала.
Промолчит!
На завтрак идти не хотелось, и Пэл решила обойтись чашкой кофе в баре, и не сейчас, а несколько погодя. Взяв со столика листки с отчетом, взглянула без особой радости. А если и вправду обыщут? И спрятать негде. Но отчет, если что, и по памяти восстановить нетрудно, однако на самом дне чемодана лежит три письма в конвертах без подписи…
Но об этом можно будет подумать после кофе, до Лондона – еще несколько часов лету. А пока – записать то, с чего и следует начинать отчет.
Пустой белый лист, карандаш в руке… К войне готовятся многие, но развяжет ее самый нетерпеливый. Кто именно? Можно подсчитать.
* * *
В самом верху – цифра «60» в неровном кружке. Именно в таком возрасте, если психологам верить, политики делают решительный шаг в своей карьере. Для главы крупного государства это чаще всего – война. Оружие, экономика, порядок в стране, все это важно, но без приказа свыше ничего не начнется. 60 лет – пора входить в Историю.
Ниже – «20 апреля 1889 г.». Адольфу Гитлеру в этом году исполнилось 48.
«30 января 1882 г.» – еще ниже. Франклину Делано Рузвельту – 55.
Карандаш начал следующую строку. «21 декабря 1879 г.». Зачеркнул. Сталин старше их всех, но России сейчас не до войны. Как и Франции, громоздящей свою линию Мажино.
Гитлер здоров (желудочные колики не в счет), Рузвельт тяжело болен, как бы ни храбрился. Ему осталось не так много, и президент это знает.
Кто начнет первым?
Задача казалась очень простой, как и решение. Но карандаш, чуть дрогнув, одолел новую строчку.
«30 ноября 1874 г.»
Доброму дяде Винни скоро исполнится 63.
4
«Зеленая Минна» резко затормозила, и Лонжа с трудом сумел удержаться, ухватившись свободной рукой за деревянную лавку. Сидевший рядом конвоир, от души выругавшись, ткнул кулаком в бок.
– Вставай, расселся тут. Не в такси!
На левой руке – стальной браслет, второй защелкнут за кольцо, ввинченное в скамью. Не встанешь, можно лишь приподняться. Конвоир, сообразив, выглянул наружу.
– Приехали! Отель «Плетцензее»!..
И тут Лонжа впервые удивился. Отель знакомый, бывать приходилось, даже собственный номер сразу вспомнился – 445-й. Но почему сюда? Плетцензее – пересылка, в эту тюрьму дорога тем, чьи дела закончены. Он не ждал суда, но все случилось как-то слишком просто. Ночь продержали в каком-то подвале, потом – кабинет «почти родственника», снова подвал, но ненадолго.
«Ваша судьба – лагерь и печь крематория». Значит, все?
Резкий щелчок – запястье свободно. Со стуком открылся задний борт.
– Па-а-ашел!
Спрыгнув вниз, Лонжа невольно зажмурился, прикрывшись ладонью от яркого утреннего солнца. Конвоир, продолжая ругаться, спускался вниз, цепляясь руками за борт. Карабин свешивался с шеи. Тот еще вояка!
Двор он узнал. Прошлый раз Лонжа стоял здесь под холодным мелким дождем в шеренге таких же, как он, будущих постояльцев. Время от времени в ворота въезжала очередная «Минна», открывался борт, конвоиры выталкивали новых гостей.
– …Рихтер, – донеслось сзади, – Пауль Рихтер, Губертсгоф…
Конвоир заполнял бумаги, обычная процедура. Но… Почему он, Август Виттельсбах – Рихтер? Паспорт, когда-то одолженный у растяпы-циркового исчез в лагерной канцелярии, при аресте у него были документы совсем на другое имя.
– Рихтер? – ударило над самым ухом.
Лучше не спорить.
– Пауль Рихтер, эмигрант. Номер 445!
Охранник, плечистый верзила, в знакомой серой форме взял за плечо, развернул.
– Нет, – бросил беззлобно. – Номер другой будет. Ну, чего стоишь, эмигрант? Пошел!..
Голос показался почему-то знакомым, но, чуть подумав, Лонжа рассудил, что все тюремщики одинаковы, что статью, что ликом, что голосом. Куда идти, помнил – дверь напротив ворот, второй этаж – канцелярия, на первом – душ с хлоркой. И булыжник под ногами знакомый, топтаный. Все и вправду – по кругу, как напомнил ему сон.
Ничего, прорвется!
Он сцепил руки за спиной, и неслышно, без голоса, задышал:
Вот и лестница, дальше – направо и вверх. В канцелярии можно будет узнать, отчего он до сих пор – Рихтер, и почему попал именно сюда. После разговора в кабинете Лонжа был уверен, что «черные» его не отпустят. А здесь – никого из СС, сплошная серость.
– Стой! – негромко прозвучало сзади.