Серп демонов и молот ведьм - Владимир Шибаев

– Туда! – точно вспомнил чудак, смешно щурясь и радостно краснея. – Туда… по научным… чтобы… читаю иногда по-переводному, – не унялся он.

– Узнай, узнай чего, – крикнула опять теперь все время на вежливом чеку воскресшая после перемен Ираида. – А то будет до ночи топтаться.

– По науке, – презрительно выдавил вохр, но вовремя осекся. – Кто ж теперь не читает… если буквы разузнал…

– Два-два-четыре, – возбужденно указала Ираида на проходной телефон.

– Звоните, пока тут.

– Сам он не знает, почем два на два и чего ему впарилось, – недовольно пробурчал вохр. – Звони вон…

А немного осекся вохр еще вот зачем. С год назад притаскивался в газету такой же, похожий на поганку в погожий день или на сломанный зонт в пасмурный. Еле пустили, а оказался важный академик из членов на допотопной черной громыхающей «Волге», до которой тогдашний ныне инсультник редактор провожал научную светилу под мышку в полусгибе и долго цеплялся за дверцы, открывал и махал с четверть часа уже скрывшемуся драндулету. По пронесшимся в газете слухам, со слов дураковатых писунов выходило, что притаскивавшийся – большая академическая на ровном научном полигоне шишка, по экономическим… только вот чего?… или костоправ, но, вроде, по общественному выведению или как там еще. И будто изобрел по увлечениям хоббей специальное научное домино, разбросав кости которого вышла другая стройная картина шара – де стрельцы гоняли взашей Пушкина из Туруханска, Грозный, царь, строил обводной канал, готовя Беломорпуть и стругая руками замученных поляков для него лаги, а потом топил там несогласных стричься нагло бояр. Да и император всероссийский Петр вовсе и не Петр, а Петр и Павел – святые люди, да еще оказался внебрачный от Большого Гнезда и то ли от польской боярыни Морозовой, то ли от Софьи Палеолог. Печенеги у него стали варяги в Киеве, а новгородская береста – прямо из египетского плена второй династии, где умели складно писать палочкой. В общем, бездельные вруны-журналистики похохатывали, крутили по бокам лба пальцами, но громадную статью складно состряпали, подписали академиком, и она вышла, удвоив на неделю тираж. Даже Горбышу перепала мелкая премия, растворившаяся в запчастях старой мотоциклетки.

Поэтому знающий научных мутил не понаслышке вохровец вежливо процедил:

– Наберите, – и ткнул в телефон. – Только кнопки не сломай. – Конечно, такой посетитель запутался в висяке-аппарате, долго тыкался и потел. – Через семерку! – пояснил наконец непонятливому и кособокому вохр.

– Ало! – слабым эхом выдохнул посетитель в трубку. – Науки и образования? Да, я… Ашипкин… Очень важно… Кто? По специальности космических сообщений и технологий… отверточных… болтов, но это секретно… По статье я… тут… Срочности? Очень бы хотел… Ага, да. Ждем тут немедленно, – сообщил он, от волнения моргая вохровцу и почему-то в числе, и отполз в сторону, тихо добавив: – Придут тут.

И правда, через одиннадцать минут по лестнице сбежал сотрудник.

– Кто в науку? – громко спросил он, хотя, кроме вялого, в холле никого и не стерегли. Только снаружи топтался и вертел крыльями ходячий человек-реклама.

Посетитель поглядел на сотрудника, гражданина обычного возраста, роста и сложения, с тяжелыми усталыми глазами, застрявшими в небольших глазницах, с прической бобриком, в джинсах и вольно спадающем крупной вязки терракотовом свитере, и, видимо, остался доволен. Он улыбнулся:

– Выглядите на пять, – подытожил он наблюдения, продолжая улыбаться. – С минусом.

– С чьим минусом? – недовольно скривился газетчик. – Во-первых, здравствуйте, – бегло осматривая посетителя, сообщил он. – Я обозреватель отдела науки и просвещения Алексей Павлович… ну, сейчас у нас, – и походя слегка скосился на часы, что краем чуть задело беспокойного пришельца. – По какому поводу пришли к нам?

– По проспекту трех революций шел… потом по второму свободному проезду… и пешком, прямо сюда, через площадь… На светофоре на зеленый.

– Да… Извините, не расслышал толком: как Ваше… Ощипкин? Извините.

– Нет, – заупрямился, нервно облизнувшись, притащившийся для чего-то в газету. – Ашипкин, – твердо направил он.

– Лучше по имени-отчеству, – смутился обозреватель.

– Ничего не лучше. Хрусталий, – пробормотал нервный. – Батюшка назвал в честь двух недалеких политических… фигур.

– А по батюшке?

– Марленович.

– Звучное имя, – на шаг отступил журналист. – И редкое, но не в этом же суть. Вы, ведь, сказали… занимаетесь космическими коммуникациями и так далее. С чем пожаловали?

Вохр подтянулся ближе и уставился, Алексей Павлович через плечо скосился на него. Мимо пробежали спешащие слиться в город сотрудники, как голодный щелкал зубчаткой турникет.

– Ничего я не жалуюсь. Занимался, – открестился от прошлого Ашипкин. – Был лучшим космическим инженером по одному виду болтов… Ванадий, напряженный литием и с титановой… закрывает газодинамически… пока… для служебного… пользы… – и тоже скосился на ковыряющего линолеум взглядом вохра. – Но не в этом же смысл.

– А в чем? – ловко подхватил обозреватель и опять глянул теперь на уже большие настенные часы, подбирающиеся толстой стрелкой к восьми.

– Статья… Принес тут, – и Ашипкин ткнул себя в грудь. – Сам не решаюсь оценить. Надрывает масштабы. Трехмерность эта… Хотя куда там, перевод хромый. Не металл, состояние. Я уже… но чтобы в комплексных пространствах – не успеваешь задуматься. Словарь убогий, 60 тысяч. А на родном нету. Полиформы какие-то… взялись. Но зачем вывод… чтобы все!

– Прекрасно и чудесно, оставьте. Поглядим, – слукавил обозреватель. – Хотя мы не печатаем сейчас специальные сообщения о пришельцах, о заселившихся в квартиры без регистрации НЛО-шниках, о летающих ночами люстрах… О ссохшихся в энергию мальчиках. Знаете… Можем дать отзыв… если сможем.

– Не надо, – заупрямился посетитель. – Просто спрошу его об этом, пусть ответит за вселение смуты прямо, – опять приложил руку к сердцу. – Потому что иначе, я, значит, всему причина и всему виной. Сам. Видеть и… Жить или не жить, вот в чем…

– Ну… ну что вы. Возможно, жизнь возможна везде. Даже на иных, не таких хороших, как наша, планетах. И при любых… э… пертурбациях.

– Пертурбанцах, – поправил Хрусталий и дико оглянулся. – Это аксиома все же, особенно в углах. Жизнь, или ее тень, есть повсюду. В иных измерениях, соединенных особыми болтами ясности с нашей… Жизнь металлов так же забавна… еще и… Аксиомы для глупых, – неожиданно обидел он журналиста. – А вот есть ли он?

– Кто?

– Ну… Он, – осторожно спланировал посетитель.

– Да кто этот… Он.

– Что тут неясного… Он самый. Дух… святый, – осторожно кося глаза на сторону, промямлил Марленыч.

– Что?! – отчаялся понять, кажется, кривляющегося посетителя журналист. – Какой святой?

– Ну… дух. Отец и сын. И сам.