Дети разлуки - Васкин Берберян

Вдруг голубое небо почернело, и пылающее облако, плотное и едкое, накрыло весь квартал. Мама и няня испугались. Сатен помнила, как ее схватили за руку, ее и брата, и как очень долго, бесконечно долго она стояла так, а мать не знала, что делать и куда бежать. Дом охватило пламя, и языки этого адского чудовища уже высовывались из окон и дверей. Где-то страшно грохнуло, что-то взорвалось. Сад был окутан в черное облако, плотное и удушливое. Все стали кашлять: и мама, и брат, и няня, и она тоже.

«Я ничего не вижу», – хныкала она в дыму.

Один из карнизов сорвался, и почти сразу же у входа рухнули красивые пилястры девятнадцатого века. Мама издала хриплый звук и высвободила руку.

– Майрик[8], где ты? – Девочка бродила с закрытыми глазами, спотыкаясь о груды обломков.

– Сестричка, иди сюда! – кричал Амбик, брат.

– Куда? – едва успела спросить она, как новый взрыв засыпал все вокруг кирпичами, черепицей и деревянными щепками. – Амбик! – звала она отчаянно, но ответа так и не последовало.

Она помнила, что начала плакать, испуганно всхлипывая. Сад был весь в огне: раскидистые пальмы, красные розы, белые агапантусы. Растения горели, как факелы, охваченные всепоглощающим пламенем. Когда с огромной тысячелапой пихты дождем посыпались шишки, похожие на пылающие гранаты, Сатен бросилась к садовой калитке и выскочила на улицу вместе с другими людьми, жившими в квартале, который уже превратился в один огромный костер. Повсюду слышны были крики и стоны, а иногда отдельные выстрелы. Все бежали вниз, к порту, к морю, и этот людской поток увлек и маленькую Сатен. От едкого дыма слезились глаза и першило в горле, она постоянно спотыкалась о разные предметы, запрудившие улицу, а чаще всего о трупы.

– Дай ручку, девочка, – обратился к ней приличного вида мужчина, по крайней мере, она так поняла по его протянутой к ней руке, потому что человек говорил на языке, которого она не знала. – Где твои мама, папа? – спросил мужчина, но она только качала головой и плакала.

Незнакомец крепко взял ее за руку, и так они дошли до самого порта, где напирала огромная кричащая обезумевшая толпа. У многих людей были такие черные лица, что трудно было различить их черты, только глаза выражали замешательство, отчаяние, ужас. Люди старались спастись от настигавшего их пламени, а оно распространялось все быстрее, подгоняемое восточным ветром. Корабли в порту включили сирены, и их душераздирающий похоронный плач был слышен повсюду. Сатен с надеждой посмотрела туда, где находился магазин отца, но огонь уже уничтожил его. В этот момент кто-то резко толкнул ее, и она упала, выпустив руку незнакомца. Собрав последние силы, девочка пыталась лавировать между ног, готовых затоптать ее, а толпа несла ее к морю, к кораблям с развевающимися флагами. Там были шлюпки и каяки, но их не хватало, чтобы вместить всех несчастных, толкавшихся на пирсе, которые махали руками и кричали на разных языках одно и то же: «Помогите, ради бога, мы горим заживо!»

Когда языки пламени стали лизать ее худенькое тельце, инстинкт самосохранения вынудил Сатен броситься в море. В голубой воде залива она попыталась удержаться на плаву, как учил ее отец, но скоро поняла, что рядом не было его сильных и ласковых рук, поддерживавших ее, и тут же она почувствовала, как ее затягивает на дно и соленая вода льется в рот, не давая вдохнуть. «Так вот что случилось с Красной Шапочкой, когда злой волк проглотил ее», – подумала она, перестав сопротивляться.

В первый раз Сероп заговорил с Сатен, когда она обратилась к нему с вопросом. Сероп возвращался с утренней смены на фабрике. В голове у него был туман, все тело ныло, плечи тянуло вниз после долгих часов работы гребенкой на ткацком станке.

– Извини, земляк, – обратилась она к нему, как было принято между беженцами, – не знаешь случайно, на фабрике принимают на работу женщин?

Сероп посмотрел на девушку, которую считал самой красивой во всем лагере. Сатен было всего пятнадцать лет, но ее телу могла позавидовать любая сформировавшаяся женщина. Она подметала дворик у своего дома, где в хорошую погоду обычно сидела вместе с Розакур, радуясь погожему деньку.

– Почему бы тебе не спросить у меня? – вмешалась Ноэми по прозвищу Фитиль.

Ее сплетни и злословие часто становились причиной яростных ссор в лагере. Это была неуклюжая старая дева, жившая напротив Сатен. Она не работала и жила тем, что побиралась у соседей: там миску супа получит, здесь – кусочек тушенки. А в благодарность навязывалась предсказывать будущее. Она считала себя хироманткой с необычайными способностями. «Покажи мне твою руку», – настаивала она чаще всего из любопытства, из-за жгучего желания сунуть свой нос в чужие дела, нежели из-за того, что имела подлинные способности. Она все про всех знала, но почти всегда пересказывала в искаженном виде, не гнушаясь даже клеветой. Она вечно сидела на табуретке около дома и лузгала семечки, мастерски щелкая зубами и сплевывая шелуху.

– Потому что ты не работаешь на фабрике, – ответила ей Сатен.

Сероп почувствовал себя неловко. Он смотрел на обеих женщин с примирительной улыбкой и краснел от смущения.

Выглядел он в тот день не лучшим образом: хлопчатобумажная рубашка с короткими рукавами, из которых выглядывали мускулистые руки в противоположность щуплому телу, и слишком широкие штаны, лишь подчеркивавшие его худобу. У него было удлиненное, худощавое лицо, волосы цвета золотистой меди, зачесанные назад, и белая как молоко кожа. «Блондин», – так частенько звали его в лагере, чтобы отличать от других мужчин, в большинстве своем смуглых и темноволосых. Ему еще не было двадцати пяти, но жалкое существование, которое он влачил до сих пор, оставило свой след. С тех пор как умер отец, он жил один в самом дальнем углу лагеря, рядом с отхожими местами. Большинство его сверстников уже были женаты и растили детей, но он, казалось, решил остаться холостяком.

– Мне жаль, Сатен-кур, сестра Сатен, – ответил он наконец, стараясь избегать пристального взгляда янтарных глаз, – но моя работа вовсе не женская, там требуется определенная сила. Может быть, тебе стоит спросить в отделе упаковки, – добавил он.

– Но я сильная, – возразила она (язычок мило заколыхался в щелке между резцами) и расправила плечи, желая подчеркнуть, что она такая же высокая, как и он.

– Почему бы тебе не выйти за него замуж? Видишь, какие у него руки? Он будет работать за тебя, а ты будешь сидеть дома, – с издевкой сказала Фитиль, выплюнув очередную порцию лузги.

– Что ты говоришь, Ноэми-кур? – заикаясь, пробормотал Сероп, красный от стыда.

– Ты что, хочешь сказать, что она тебе не нравится? – съязвила Фитиль.

– Прекрати! – пригрозила ей Сатен, замахнувшись метлой.

Фитиль зашлась от смеха.

– Ты видишь? Да она же ерик зезог, драчунья, будет мужа бить, – завопила она, повернувшись к Серопу.

На улицу стали выходить соседи, с любопытством наблюдая за сценой. Сероп был готов провалиться сквозь землю.