Не лучше ли объясниться? - Шарлотта Лэм

Джеймс посмотрел на часы. Осталось полчаса. Он еще успеет дочитать доклад до встречи с Чарлзом, если больше никто не помешает.

Он уже заканчивал последнюю страницу, когда за дверью раздался странный шум. Джеймс нахмурился. Что теперь?

Кто-то кричал. Лишь секунду спустя он узнал голос мисс Ропер, которая никогда не повышала голоса.

— Нет, он не хочет вас принимать! Послушайте, мне очень жаль! Не входите! Остановитесь!

Дверь распахнулась, и в кабинет ввалились трое: мисс Ропер, ее помощница и третья женщина, которая прокатилась по полу клубком прямо к его ногам.

Джеймс замер, опешив, он сидел и смотрел на нее.

Мисс Ропер схватилась за кресло, чтобы не упасть, и, едва не плача, пустилась в сбивчивые объяснения:

— Я говорила ей, что нельзя! Она не послушалась.

Помощница уже начала пятиться, повизгивая от страха. Джеймс не обращал на нее внимания, слишком занятый третьей женщиной, ворвавшейся в его кабинет.

Та вдруг вцепилась, как пиявка, в его туфли и решительно заявила:

— Я не уйду, пока вы меня не выслушаете.

Джеймс снова посмотрел на мисс Ропер.

— Это Кирби?

— Пейшенс Кирби, — сказала девушка, глядя ему в лицо раскосыми карими глазами. — Прошу вас, мистер Ормонд, уделите мне пять минут вашего времени — только и всего. Без этого я не уйду.

— Вызовите охрану, мисс Ропер, — жестко приказал Джеймс.

Мисс Ропер отправилась в приемную.

— Вставайте, — сказал Джеймс девушке. — Я вас не слушаю. Если через минуту вы не уберетесь, охранники вынесут вас. И отпустите мои ноги! — Он не мог пошевелиться, скованный ее руками.

Она отпустила туфли, но тут же обхватила руками его ноги.

— Почему вы отказываетесь слушать меня?

— Несносная вы девица! Отпустите меня немедленно. Не делайте из себя посмешище — это не мыльная опера по телевизору, а реальная жизнь, и вы можете нажить крупные неприятности. Я могу вызвать полицию и потребовать, чтобы вас арестовали за вторжение в частное владение и за нападение!

— Я здесь по просьбе вашей матери, — заявила она, игнорируя его угрозы.

— Моя мать умерла! — Джеймс уже слышал торопливый бег охранников. Слава Богу, скоро они будут здесь и прекратят эту нелепую сцену.

— Нет, не умерла! Она жива. — Девушка прикусила губу и нахмурилась. — Вы же не думаете на самом деле, что она умерла, правда?

Поднятое к нему маленькое личико выглядело по-детски: треугольное, как сердечко, большие горящие глаза, обрамленные густыми рыжими ресницами, которые отливали на солнце чистым золотом; маленький носик и широкий рот. Ее нельзя было назвать хорошенькой, но была в ней какая-то загадочная привлекательность. Не в его вкусе, конечно, — он предпочитал элегантность, холодную красоту и тонкий ум, как у Фионы, — но нетрудно представить, как увиваются за этой девицей мальчишки ее возраста.

— Моя мать умерла! — настаивал он, цедя слова сквозь зубы.

— Вам отец сказал? И вы верили? Но это же ужасно! — Ее глаза наполнились слезами. Одна слезинка покатилась по щеке.

— Прекратите, — пробормотал он. — Чего вы плачете?

— Я думаю о вас. Как мог ваш отец сказать такое? Сказать десятилетнему мальчику, что его мать умерла! Это должно было разбить ваше сердце.

Так оно и было. Он помнил холод, наполнивший все его существо, муку и боль, ощущение предательства, покинутости. Разумеется, отец не говорил, что мать умерла. Отец был не из тех, кто способен солгать из каких бы то ни было побуждений. Он сказал горькую правду.

«Твоя мать сбежала с другим мужчиной и бросила нас обоих, — сухо произнес отец. — Ты больше никогда ее не увидишь».

Джеймса увезли к тетке, жившей в Грейтстоуне, на Кентском побережье, и он стоял изо дня в день на берегу моря, глядя пустыми глазами на тяжелые серые волны Ла-Манша, слушая унылые крики чаек да медленный, печальный шепот прибоя на песке. До сих пор эти звуки рождали в его сердце тупую боль — эхо почти забытой скорби.

— Но она не умерла! Она жива! — сказала Пейшенс Кирби.

— Она мертва для меня, — отрезал Джеймс. Слишком поздно его мать собралась вернуться.

Он прожил без нее четверть века и теперь уже не нуждался в матери.

В комнату вбежали три охранника — крупные мужчины в темной униформе и фуражках, готовые противостоять любой угрожающей их шефу опасности.

— Уберите ее от меня, — приказал Джеймс.

Девушка повернула к ним свое личико-сердечко. Охранники заглянули в мокрые от слез глаза и смущенно потупились. Один из них неловко сказал:

— Вы бы лучше встали, мисс.

Другой подал ей руку.

— Давайте, мисс, помогу вам встать.

— Я не двинусь с места! — упрямо заявила девушка, мотая головой, так что рыжие кудри взлетели, подобно лепесткам на ветру.

— Да не стойте же вы! Поднимите ее! — приказал Джеймс и нагнулся, чтобы оторвать ее руки.

Они оказались меньше, чем он ожидал. Тонкие мягкие пальчики обвились вокруг его ног, как усики виноградной лозы вокруг ствола дерева. В его груди что-то дрогнуло. Обхватив запястья девушки, он выпрямился, поднимая ее. Она подчинилась без борьбы. Ее голова едва достигала плеча Джеймса.

Да девушка ли это — или ребенок, изображающий взрослого? — подумал он, вглядываясь в нее пристальнее. Пять футов и два или три дюйма. Нет, это не ребенок, а маленькая девушка едва за двадцать, в потрепанных джинсах и дешевой синей хлопчатобумажной маечке, обтягивающей маленькие груди и тонкую талию. И при этом есть в ней поразительная и необъяснимая женственность.

— Ваша мать жива, мистер Ормонд, — мягко сказала она. — Она старая, больная, одинокая женщина. Она была бы так счастлива увидеть вас! Она одна-одинешенька на свете, и вы ей очень нужны.

— Вы хотите сказать, ей нужны деньги, — возразил он с циничной улыбкой.

Время от времени он задавался вопросом, наступит ли день, когда мать найдет его и попросит денег; и всякий раз не мог решить, даст ли. При разводе ей была назначена весьма солидная сумма, как сказал отец, и она не могла рассчитывать ни на что большее. Но еще отец сказал, что мать всегда была экстравагантна и наверняка рано или поздно, спустив все, вернется за новыми деньгами.

Пейшенс Кирби прикусила губу.

— Да, она не богата, это правда. На самом деле у нее нет ничего, кроме пенсии по старости. Уплатив за жилье, она остается почти ни с чем. Но я даю ей трехразовое питание.

— Вы даете ей трехразовое питание? — резко перебил он.

— Она живет у меня.

Господи, уж не ее ли это дочь? Только этого не хватало. Неужели это его сводная сестра, дочь неизвестного мужчины, с которым мать сбежала двадцать пять лет назад? Он вглядывался в девичье лицо в поисках какого-то сходства, но не мог найти ничего. Девушка не походила ни на его мать, ни на кого-либо из семьи.