Книги онлайн и без регистрации » Историческая проза » "Крестный отец" Штирлица - Иван Просветов

"Крестный отец" Штирлица - Иван Просветов

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 ... 54
Перейти на страницу:

26 октября 1909 года Ан Чун Гын, бывший партизанский командир, подкараулил Ито на вокзале в Харбине, куда тот приехал на переговоры с российским министром финансов как председатель Тайного совета Японии. На следствии он говорил, что стрелял в Ито, желая отомстить «за деятельность в качестве наместника Кореи».

«Безрассудность совершенного деяния показывает, как велики муки нашей порабощенной родины и как мучительно страстно стремится она освободиться от жестокого гнета», — сообщала владивостокская газета «Тедонконбо». Газету издавал Петр Семенович Цой — крупный приморский коммерсант, негласно помогавший Армии справедливости. Он вооружал отряд, с которым Ан Чун Гын отправился в свой последний поход из Приморья в Корею летом 1909 года. В доме Цоя в селе Новокиевское партизанский вожак готовился к покушению на Ито Хиробуми. По словам Романа Кима, его отец был знаком с Ан Чун Гыном, а после известия об успехе покушения устроил в своем доме настоящий пир.

Убийцу казнили, а Япония довела подчинение Кореи до победного конца. 22 августа 1910 года император Сунджон «полностью и бессрочно» передал императору Японии «все суверенные права на управление Кореей».

В своих советских автобиографиях Роман Ким объяснял, что после аннексии Кореи его отец разорился, лишившись капиталов, которыми распоряжалась русофильская партия, и стал обычным десятником — старшиной над рабочими-строителями. Он слукавил, скорректировал нужным образом свое социальное происхождение: сын бывшего дворянина и бывшего купца. На самом деле Николай Ким не обанкротился. В конце 1908 года его кирпичный завод был снесен по распоряжению военных властей, готовившихся к строительству главной линии обороны Владивостока. Купеческое свидетельство на 1909 год Николай Николаевич не приобрел и стал жить как рантье, благо владел тремя домами: № 41 и № 43 на улице Фонтанной и № 16 на Китайской улице. Спустя какое-то время он продал один из домов на Фонтанной и купил другой — на Комаровской улице (к слову, вдвое менее доходной по арендным ставкам). Николаю Киму также принадлежала шаланда грузоподъемностью 2400 пудов, одна из крупнейших во Владивостокском торговом порту. Он оставался обеспеченным человеком и мог тратить на обучение сына в Японии большие деньги — 30 иен в месяц, или чуть более 30 рублей по курсу того времени (для сравнения, годовая плата за занятия во Владивостокской мужской гимназии составляла 40 рублей). Ким-младший благополучно окончил школу Ётися и перешел в колледж Кэйо.

Часть своих доходов Николай Ким передавал на нужды корейской общины. Известно, что он пожертвовал крупную сумму на новую школу в слободке. Возможно, внес свой вклад в снаряжение отрядов для Армии справедливости. В 1911 году Петр Цой привлек Кима к организации общества «Развитие труда» («Квонопхве»). «Если каждый [из нас] своим трудом создаст материальные силы, то достаточно подготовится к тому, чтобы в одно прекрасное утро подняться для восстановления независимости Кореи», — говорил Петр Семенович на учредительном съезде «Квонопхве». Русские власти благосклонно отнеслись к появлению общества, обязавшегося содействовать сельским и промысловым предприятиям и просвещению приморских корейцев. Но скрытно наблюдали за ним. В марте 1912 года полицмейстер Владивостока получил рапорт, из которого следовало, что «Квонопхве» «преследует цели» запрещенного антияпонского общества «Кунминхве». Среди «истинного состава» руководства упоминался «директор по дипломатической части Николай Николаевич Ким». В 1914 году, когда отделения общества работали по всей Приморской области, Николай Ким состоял членом правления «Квонопхве».

Петр Цой действительно готовился продолжать борьбу за Корею. Вместе с другими лидерами «Квонопхве» он создал Военное правительство возрождения родины, планировал собрать армию не менее чем в 10 000 бойцов. Японцы, обеспокоенные активностью Цоя, предъявили губернатору Приморья компрометирующие материалы о «Квонопхве» и потребовали его закрытия. В августе 1914 года общество было распущено.

О каких делах и событиях Николай Ким писал сыну в Токио? Как следил за его учебой и жизнью в чужой, а для истинного корейца — враждебной стране? Что сообщал Ким-младший родителю? Знал ли, какие надежды возлагает на него отец? И каким Николай Николаевич хотел видеть своего единственного наследника? Увы, взросление Романа Кима можно представить лишь в самых общих чертах.

* * *

«Кин Кирю был развит не по годам, — вспоминал Сига Наодзо. — Он вел себя как настоящий токиец, со всеми характерными для токийцев привычками и вкусами, рассказывал об улочках с забегаловками, где стоя едят суси, и очаровывал нас своими подражаниями знаменитому рассказчику кайданов (историй о привидениях) Дану… Когда мы учились во втором или третьем классе общего отделения, он принес показать нам журнал по искусству очень большого формата на русском языке, сказав, что его прислал ему отец. В журнале были помещены многочисленные работы примитивистов: Гогена, Сезанна, Шагала и других. Я даже сейчас помню, как он недоумевал тогда, почему это “не напечатали Ван Гога?”. Хорошо помню я еще и то, как таращил от удивления глаза, рассматривая работы Шагала, полные загадочного и удивительного очарования. Кин Кирю иногда резал на дереве для разовой печати гравюры довольно фривольного содержания. Это было возможно, наверное, потому, что господин Сугиура Дзюго как смотритель “учебного кабинета” принца Хигасиномия был слишком занят, чтобы заглядывать в комнатку своего ученика, находившуюся сбоку от входа в дом».

Однокашник Кима не пояснил, почему юного корейца приметил сам Сугиура Дзюго — член попечительского совета Кэйо, воспитатель наследного принца Хирохито, смотритель дворцовой библиотеки. Как бы то ни было, такое покровительство многое значило и многого стоило. Летом 1916 года, завершив обучение в колледже, Роман Ким готовился держать экзамены на историко-филологический факультет Токийского императорского университета. И вдруг… бросил все. Взял проездное свидетельство в русском генеральном консульстве и вернулся во Владивосток.

Версия отъезда, которую он излагал в конце 1930-х на допросах в НКВД, звучала так. В Токио прибыли из Владивостока на практику три студента Восточного института. Ким познакомился с ними случайно, проходя мимо гостиницы, где они остановились. Узнав, что «в России очень мало японоведов» и у способного выпускника института есть перспектива «быть видным японоведом», Роман загорелся мыслью сделать карьеру в той стране, где родился. Вернувшись во Владивосток, он изложил отцу «желание стать профессором-японоведом» и получил его согласие.

Об иной причине он предпочел умолчать. Кин Кирю влюбился в дочь самого Сугиуры Дзюго. «Это была первая его девушка, и она, похоже, ни о чем не догадывалась. Когда же он делился с нами о своих горестях неразделенной любви, мы все, его приятели, слушали со смешанными чувствами, испытывая, по меньшей мере, зависть и ревность», — запомнилось Сиге Наодзо. Однажды родичи Сугиуры, не имевшие детей, завели речь об усыновлении Кин Кирю. О намерении известили отца. Когда Николай Ким, приехав в Токио, переговорил с сыном, тот сказал, что полюбил Японию и будет рад стать японцем, коль такая возможность представилась. Николай Николаевич вспыхнул от гнева и приказал ему возвращаться домой[2].

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 ... 54
Перейти на страницу:

Комментарии
Минимальная длина комментария - 20 знаков. В коментария нецензурная лексика и оскорбления ЗАПРЕЩЕНЫ! Уважайте себя и других!
Комментариев еще нет. Хотите быть первым?