Стань частью моего мира - Светлана Викторовна Баранова

по ролям новую историю про Ло и Бо. И она будет обязательно со счастливым концом.

— Мир без слов… — Сережа сделал глоток вина, — Слушай, а просто кричать ведь можно? Это же не будет считаться за слово? Не хмурься. Я так… спросил просто. Ну, и как ты его видишь, этот мир?

— Он наполнен другими звуками, и это чудесно. Инструментальная музыка. Каждый сам придумывает слова. Возвращение немого кино. Пантомима. Балет. Расцвет писательства. Люди снова начнут читать. Сочинять стихи. Говорить глазами, руками. Прикосновения и взгляды заменят слова.

— Рита, стоп. Всё проще будет. Все перейдут на язык жестов. И, знаешь, какой огромный плюс? Исчезнет языковой барьер.

Сережа показал рукой на себя, потом на Риту, коснулся губами кончиков пальцев и приложил руку к своему сердцу.

— Я люблю тебя. И слов не надо. Знаешь, мне кажется, тут фишка в другом. Несложно представить мир, в котором почти нет слов, хороший красивый и даже гармоничный мир, или же наоборот, нарисовать мир суицидников, убийц, несчастных людей, которые всю жизнь молчат, умирают в одиночестве, а перед смертью рыдают, потому что берегли слова, а теперь они никому не нужны, их вообще никто не услышит. Интереснее другое. Вот у тебя есть сто слов. Что ты скажешь?

— А потом умру?

— Предположим, что нет, не умрешь, просто не сможешь говорить. Важно именно то, что ты хочешь сказать. И еще кому, конечно. Всему миру, конкретному человеку. Кстати, ты сможешь записать песню, например.

— Это слишком сложно, а у нас вино закончилось. Похоже, не будет у нас новой сказки про Ло и Бо для Лены.

— Не будет. Точнее обязательно будет, но совсем другая. Придумаем завтра. Все вместе, втроём. Пойдем спать.

Рите не спалось, она положила голову на плечо мужа, слушала его ровное дыхание и всё думала о том, что это были бы за слова и кому она бы их сказала.

— Мама, мне плохой сон приснился, можно к вам?

— Конечно, милая, забирайся, — Лена залезла на кровать и обняла маму. От девочки пахло чем-то цветочным и еще парным молоком. Рита поцеловала её в макушку и крепко прижала к себе.

— Мам, у нас же никогда слова не кончатся, правда? Мне нравится тебя слушать. Не знаю, как объяснить… Просто ты говоришь, и мне хорошо.

— Все мои сто слов были бы для тебя.

Рита показала рукой на себя, потом на Лену, коснулась губами кончиков пальцев и приложила руку к своему сердцу.

— Я люблю тебя, Леночка. Спи.

Лена улыбнулась во сне.

Я не хочу, чтобы ты умирала

— Бабушка, а ты скоро умрешь?

— Интересный вопрос, Луша. Смотря, что, в твоём понимании, скоро. Честно говоря, хотелось бы еще немного пожить, увидеть, как ты в школу пойдешь, как мама твоя переплюнет этого адвоката мерзкого, как там его, Костромского, вроде бы. Хочу пионы ещё на участке у нас посадить, беседку построить. Детка, а ты почему спрашиваешь?

Луша не отвечала, опустила голову и смотрела на свои сандалии. Насупилась вся, ёжик без иголок, копия своей матери, стоит только обнять, прижать к себе, поцеловать — сразу оттает, обхватит за шею своими маленькими ручонками, уткнется в плечо. Тёплая, нежная. Сейчас я знаю, что делать, а вот с её мамой мне сложно было, не умела я тогда так.

— Эй, иди ко мне. Хочешь, я тебе блинчиков напеку? Или пойдём на озеро, хочешь?

— Я не хочу, чтобы ты умирала. Мама недавно папе говорила, что, когда ты умрёшь, некому будет меня из садика забирать. Я не хочу одна в садике…

— Дурочка ты моя, так скоро я не умру, обещаю.

— Ба, а ты видела, как люди умирают?

— Видела, конечно.

— Расскажи.

Мы с внучкой вышли из дома, сели на крылечке, я достала из тайника под ступенькой пачку сигарет и закурила. Луша укоризненно посмотрела на меня. Мне строго-настрого было запрещено курить, Ира сказала, что не будет со мной ребенка на даче оставлять, если узнает, что я курю. Глупость какая. Не забота, не внимание, а просто глупость. Я больше пятидесяти лет курю. Многие столько даже не живут. Луша, конечно, маме расскажет. Но как говорить о смерти с ребенком просто так, не вдыхая дым, который столько раз выручал. Когда не знала, что сказать, когда мысли путались, и было страшно. Наверное, я даже умирать буду с сигаретой в руках. Нет, умирают, увы, не так…

Я думала рассказать Луше о том, как умирала моя бабушка, мама моего отца, а потом, через много лет, и он сам. Но не смогла или не захотела. Скорее, да, не захотела. Я просто рассказала ей о них: о том, какие они были чудесные, как я их любила, как много они значили для меня. Это был долгий рассказ. Луша слушала очень внимательно, потом положила голову мне на колени и задремала.

******

Через несколько лет, когда Лукерья уже ходила в школу и была вполне самостоятельной девицей, у меня нашли рак. Я совсем не удивилась, я была к этому готова, с моей-то наследственностью. Лечиться я отказалась. Хотелось еще так много всего успеть. Беседку я так и не успела на даче построить. Пионы, правда, посадила.

Сколько у меня было времени, не знал никто. Я думала, что больше. Оказалось, всего лишь полгода. Я умирала в хосписе. Одна. Это было моё решение. Вы смотрели когда-нибудь в глаза тех, кто находится рядом с умирающим? В них нет любви. Только ужас и страх. И надежда на то, что всё это скоро закончится. Я не хотела этого видеть.

Я умирала одна.

Я совру, если скажу, что перед смертью я думала о том, как прожила свою жизнь. Где ошиблась, чего достигла. Нет. Я просто хотела жить. Через боль, адскую боль. Желание жить всегда сильнее. Вы это поймёте только тогда, когда уже будет поздно. Все поймёте, без исключения. Забудьте о том, что вы читали в книгах, смотрели в кино, в жизни всё иначе. Некрасиво. Больно. Страшно.

После смерти ничего не было. Просто меня не стало. Я не видела, как дочь листала альбом с фотографиями гробов и венков. Не видела свои похороны. И я была рада этому.

Я прожила обычную жизнь. Любила, предавала, отдавала последнее, лгала, дарила счастье, улыбалась, плакала, напивалась в хлам, боролась, что-то пыталась доказать. Себе. Смогла. Жаль только, что беседку на даче так и не успела построить.