Дж. Д. Сэлинджер. Идя через рожь - Кеннет Славенски

1932/33 учебный год Сонни окончил с неважными баллами: по алгебре — 66, по биологии — 77, по английскому — 8о и по латыни — 66. На следующий год оценки стали еще хуже: английский — 72, геометрия — 68, немецкий — 70, латынь — 71 В государственной школе такая успеваемость была бы вполне приемлемой, но в частной держать ученика с такими оценками никто не собирался. Несмотря на то что летом 1934 года, дабы подтянуться по всем предметам, Сонни посещал занятия в загородной школе на Лонг-Айленде, осенью администрация не допустила его к занятиям.

С исключением Сонни из школы Макберни прекратились его отношения с Ассоциацией молодых христиан, последней официальной религиозной организацией, с которой он когда-либо был связан.

Чем солиднее положение в обществе занимали родители, тем более светским становилось воспитание Сонни и Дорис. К середине 1930-х в семье вовсе не осталось признаков приверженности какой бы то ни было религии. Когда в мае 1933 года Дорис выходила замуж, церемония бракосочетания состоялась в гостиной дома Сэлинджеров, и провел ее не раввин и не священник, а знаменитый социальный реформатор доктор Джон Лавджой Эллиотт, тогдашний глава Общества этической культуры.

В сентябре 1934 года, когда Сонни приблизился к своему 16-летию, родители поняли: с ним надо что-то делать. Скрепя сердце они вынуждены были признать, что Сонни необходима более дисциплинирующая обстановка, чем та, что царила в семье, где мать ему безгранично потакала, а отец не имел возможности ей перечить. Стало ясно, что ребенка придется отправить в школу-интернат. Сам Сонни хотел учиться актерскому мастерству, но Соломон твердо заявил: пока в стране свирепствует депрессия, актеров в его семье не будет. В итоге решено было определить Сонни в военное учебное заведение.

Казалось бы, отлучение Сонни от дома могло быть наказанием за исключение из Макберни. Но вероятнее все же, что военное училище Вэлли-Фордж было выбрано по общему согласию членов семьи. Скорее всего, Сонни не протестовал против поступления в училище, как того можно было бы ожидать от юноши одного склада с Холденом Колфилдом. Основания для таких выводов просты: Мириам ни за что не заставила бы сына делать что-либо против его воли, а Соломон не посмел бы на нее давить.

На собеседование в училище Соломон с Сонни не поехал. В этом часто видят свидетельство того, что отношения между отцом и сыном к тому времени якобы совсем разладились; но отсутствию Соломона на собеседовании имелась другая, даже более неприятная причина. С началом Великой депрессии положение евреев в Америке сильно пошатнулось. В 1930-е годы в США, как и в других странах, расцвел антисемитизм. Значительная часть американцев возлагала вину за экономический крах на алчных банкиров, а евреи в финансовом сообществе играли далеко не последнюю роль. Общество относилось к ним враждебно, вытесняя евреев из многих сфер деятельности. Сфера образования исключением не была. Большинство университетов и частных школ установили квоты, чтобы свести число студентов-евреев к минимуму.

Когда Сонни поехал на собеседование в Вэлли-Фордж, Соломон отправил с ним свою светлокожую рыжеволосую жену. Соломон, по-видимому, никогда не пытался отрицать своей принадлежности к иудаизму. Но в данном случае, чтобы не навредить сыну, он предпочел избежать излишне любопытных взглядов. На фоне непростых отношений с сыном отсутствие Соломона в Вэлли-Фордж в день собеседования убедительно свидетельствует в пользу того, что он Сонни все-таки любил.

В Вэлли-Фордж, куда они прибыли во вторник 18 сентября, Сонни, Мириам и Дорис постарались произвести наилучшее впечатление. Это было очень важно, тем более что зачисление было назначено на ближайшую субботу, а в училище уже получили из Макберни табель Сонни и его школьную характеристику. В ней говорилось о «несобранности» абитуриента и о том, что по успеваемости он был 15-м из 18 учеников. Педагоги Макберни оценили коэффициент умственного развития Джерома Сэлинджера в 111 баллов, отметив, что при богатых способностях ему «незнакомо слово «усердие». Свое послание они завершили указанием на то, что «в последнем полугодии его одолевали подростковые проблемы».

К счастью, Вэлли-Фордж было на тот момент молодым училищем, вынужденным конкурировать с более богатыми и модными учебными заведениями. Каким бы «несобранным» ни был абитуриент, администрация не собиралась отказываться от причитавшейся за него платы и зачислила Сонни в. ряды курсантов. Два дня спустя Соломон Сэлинджер с легким сердцем отправил в Вэлли-Фордж пятидесятидолларовый вступительный взнос, приложив к чеку записку, в которой поблагодарил за любезность преподавателя, проводившего собеседование. Памятуя о характеристике из Макберни, в письме от 20 сентября 1934 года он заверил сотрудника училища по имени Чаплин Вальдемар Айван Рутан, что «Джером будет вести себя подобающим образом и… проявит приверженность традициям вашего учебного заведения».

В Вэлли-Фордж Джером вместе с другими тремястами пятьюдесятью курсантами подчинялся строгому военному распорядку. День, до отказа заполненный построениями, классными занятиями и бесконечной строевой подготовкой, начинался с подъема в шесть утра. Все, что ни происходило за день, делалось сообща и по расписанию. Курсанты жили по несколько человек в комнате, все вместе ели в столовой, по воскресеньям в обязательном порядке посещали церковную службу. Конец дня знаменовался сигналом отбоя, который звучал в десять вечера.

Тщательно регламентированная жизнь курсантов была насквозь проникнута воинскими понятиями долга, чести и субординации. Любое отступление от уставных правил сурово каралось, а таких правил в Вэлли-Фордж действовало немало. Курсант был обязан складывать личные вещи в строго определенном порядке. Форму полагалось носить постоянно и содержать при этом в идеальном состоянии. Самовольная отлучка из училища считалась тяжким проступком. Женщины на территорию не допускались. Курить дозволялось только тем курсантам, кто мог предъявить письменное разрешение родителей, причем курение в жилых помещениях было запрещено.

Знакомство с военной дисциплиной стало суровым испытанием для избалованного матерью юноши, до сих пор не желавшего утруждать себя учебой и нарушавшего даже те немногие правила, соблюдения которых от него требовали. Вдобавок многие соученики по Вэлли-Фордж поначалу его невзлюбили. Сэлинджер был тощим и долговязым (на групповых снимках он, в висящей мешком парадной форме, всегда стоит в заднем ряду), его манеры, как многим казалось, отдавали нью-йоркским снобизмом. К тому же он поступил сразу на третий курс и тем самым избежал жестокого обряда посвящения в курсанты. Оказавшись в одиночестве, впервые лишенный семейной поддержки, Сонни искал убежища под маской язвительности и нарочитой отстраненности, что тоже не располагало к нему других курсантов.

Тем не менее Сэлинджер быстро освоился в новых условиях. Он перестал откликаться на прозвище Сонни и имя Джером, требуя, чтобы его называли Джерри Сэлинджер. Живость и острота ума помогли ему сблизиться с некоторыми курсантами — впоследствии они стали его закадычными друзьями. Дружба со старшими соучениками Уильямом Фейсоном и Гербертом Кауфманом еще более окрепла после окончания училища. Сэлинджер дружил и с соседями по комнате Ричардом Гондером и Уильямом Диксом. По прошествии нескольких десятилетий он вспоминал Дикса как «самого лучшего и доброго из всех», а Гондер, весело живописуя их с Сэлинджером совместные похождения, называл его человеком «заносчивым, но преданным».