Новая Афи - Пис Аджо Медие

Будь Эли рядом, он подсказал бы ответы на мучившие меня вопросы. Я все поняла бы по тому, как осветилось бы гордостью его лицо, когда его сестра преподнесла мне два больших чемодана, набитых одеждой с обувью и завернутых в блестящую подарочную бумагу. Я все поняла бы по его довольной улыбке от моего «Да» на вопрос тоги Пайеса: «Афи, нам принять подаренный шнапс?» Поняла бы по тому, как крепко он обнял бы меня после того, как дал мне Библию и надел на палец кольцо; поняла бы по искренности его «Аминь», когда отец Виздом благословил наш брак и велел мне почитать и любить своего мужа. Однако я была вынуждена довольствоваться его заместителем Ричардом и продолжать мучиться неопределенностью.

Через четыре часа все закончилось. Гости поели и выпили, хотя многие начали возмущаться из-за еды, напитков и подарков. Они хотели ресторанных блюд, которые подавали в доме самым почетным гостям за столом с вилками и ножами. Хотели угощений навынос, чтобы еще бесплатно поужинать. Все же свадьбу устраивали сами Ганьо!.. Сердитый взгляд Нэнси в конце концов их прогнал, однако они успели кое-что прихватить: завернутую в салфетку и в платок жареную рыбу, бокал, засунутый в сумочку, набор столовых приборов, спрятанный в подарочный пакет, а также два пластиковых стула – позже их унесут в спальню тоги Пайеса. Все до единого должны извлечь выгоду из нашего союза.

Мы покинули дом на тетушкиной машине. Я ужасно устала, ноги ныли; хотелось упасть в кровать и не вставать по меньшей мере сутки. Увы, мама и новые родственники мне не позволят. Мы направлялись к тетушке, чтобы позвонить Эли и поделиться подробностями прошедшего дня. Позже они вышлют ему фотографии и видео. Затем водитель отвезет нас с тетушкой и мамой в церковь, чтобы проверить, все ли готово к воскресной службе для благословения нашего брака, после которой мы с мамой начнем собираться в Аккру – тетушка не хотела затягивать с отъездом.

– Теперь ты его жена и должна жить в доме мужа, – сказала она спокойно, но твердо, едва я уселась на заднее сиденье автомобиля между ней и мамой.

Когда мы отъезжали, нам махали и кричали дети с разорванными подарочными пакетами со свадьбы. Тетушка помахала в ответ, затем вновь повернулась ко мне:

– Тебе полагается занять свое законное место.

Она не сказала, что в тот момент мое место занимала либерийка – женщина, которая не являлась женой Эли, которая презирала его семью и смотрела на наши традиции свысока. Тетушке и не нужно было говорить, мы и так знали. Именно из-за этого мы с трудом засыпали и поднимались на рассвете. Именно эту проблему мне предназначалось решить.

В понедельник я впервые в жизни проспала до полудня – мама никогда не позволяла мне долго валяться в постели.

Встав на рассвете, чтобы опорожнить мочевой пузырь, который лопался от «Мальта Гиннесс»[10], выпитого накануне на приеме после церковной службы, я услышала шуршание веника. Сметать увядшие коричневые листья миндальных деревьев с нашего маленького неогороженного двора, пока утреннюю прохладу не сменила духота, всегда являлось моей обязанностью, от которой меня избавляло лишь трехлетнее обучение в государственной школе-интернате в другом городе. А теперь вот, видимо, и брак – брак с Эли Ганьо. Внезапно я задумалась, как меня отныне зовут: миссис Афи Ганьо или все еще Афи Текпле? Появляется ли приставка «миссис» и новая фамилия только после венчания, или вполне достаточно традиционной свадьбы? Вряд ли это беспокоило наши семьи: им важно лишь, чтобы меня признали женой Эли перед народом и перед Богом. Мой отец, однако, будь он жив, непременно настоял бы на свидетельстве о браке.

Отец, Элластриас Текпле, всегда все делал по закону. Хотя многие в те времена не нуждались в признании брака государством, папа официально расписался с мамой и гордо вывесил свидетельство на стене в нашем доме, выделенном дорожно-транспортным министерством, где он работал инженером. Папа пустил к себе только одного из своих племянников, Додзи, поскольку считал неправильным втискивать кучу народа в маленький домик.

– У тебя есть гостиная, есть кухня, – возмущался его самый навязчивый брат Пайес. – Даже веранда есть с крышей!

Мужчины сидели в гостиной, а я пряталась за дверной занавеской, подслушивая по указанию мамы, но и из-за собственного любопытства восьмилетки, чей дядя вечно приносит с собой скандалы.

– Фо[11] Пайес, слишком много народу в таком маленьком доме – для здоровья неблагоприятно. К тому же подумай о моих жене и дочери – нельзя заставлять их жить с кучей людей. Ты ведь знаешь женщин. Моей жене нужно свободно передвигаться по дому. Как ей готовить на кухне, когда там спят мои родственники?

Тога Пайес медленно покачал головой, не веря своим ушам, – подобные глупости отравляют умы ганцев, которые слишком много учатся.

– В каком смысле для здоровья неблагоприятно? И как же, скажи на милость, мои дети, живущие в доме своего дяди, побеспокоят его жену? Разве ж ты им не дядя? Разве твой дом также и не их дом? Сколько места нужно Афино? И Афи? Она совсем кроха!

Он развернул перед собой ладони и потряс – жест выражал одновременно мольбу и недоумение. В то время у тоги было одиннадцать детей от трех жен, он управлял небольшой птицефабрикой, на которой в основном работали женщины и дети. Давным-давно он поселился в доме моего тогда еще живого дедушки и с тех пор разделил комнаты между членами своего многочисленного семейства. Когда старшие дети съехали, он сдал освободившиеся комнаты в аренду, а вырученные деньги прикарманивал, хотя дом по праву принадлежал также и его четырем младшим братьям и сестре.

– Ох уж этот твой братец! Отдай мы ему половину нашего имущества, он все равно будет просить больше! – пожаловалась моя мама отцу, когда однажды вернулась с рынка и обнаружила на крыльце второго племянника со скудными пожитками в джутовом мешке. – Кто вообще отправляет своих детей на воспитание другим, когда сам в состоянии о них позаботиться? Разве ты обязан нести бремя всех родственников только потому, что получаешь зарплату? Разве деньги, которые он зарабатывает на своих курах, не того же цвета, что и деньги, выданные тебе правительством? – кричала она в нашей общей спальне, не заботясь о моих двух двоюродных братьях, смотрящих телевизор в гостиной.

– Оливия, не забывай: фо Пайес оплатил мою учебу в университете.

– И что с того? Разве он единственный в мире помогает братьям? Все старшие чем-то жертвуют ради младших! Ты теперь всю жизнь будешь с ним расплачиваться? Взваливать на свои плечи его обязанности?

– Я не против, – пытался угомонить ее папа.

– Не против, что твой брат превращает наш дом в интернат?

– Оливия, он мой старший брат, – серьезно сказал папа. Даже в том возрасте я понимала, что он согласен с мамой, просто не желает ссориться с братом.