Чилийский поэт - Алехандро Самбра

До Гонсало дошел смысл совета, но в тот момент он не смог избежать печали, потому что его бабушка совсем недавно умерла.

Тем не менее совет оказался полезным. Любовники продолжали встречаться во все том же мотеле, на вечеринках и даже на чердаке дома Гонсало, в окружении паутины и, вполне возможно, мышей и крыс. Способ отвлечения внимания, который Гонсало назвал «техникой Пуппо», принес плоды: парень, конечно, думал не о своей бабуле, а о женщинах, которые казались ему некрасивыми, хотя его представление о красоте включало и нравственные понятия. Отвращение, которое вызывали у него, например, бывшая министр просвещения Моника Мадариа́га, певица Патрисия Мальдона́до или даже Лусия Ириа́рт де Пиночет[3], было по большей степени идеологическим, нежели физическим, поскольку – за исключением, вероятно, сеньоры Мальдонадо – объективно они не были некрасивыми женщинами.

В любом случае, какими бы безобразными ни казались ему эти дамы, в какой-то момент их кожа, которую он представлял себе грубой, морщинистой и дряблой, заслонялась мягкой спиной Карлы и ее совершенными бедрами. Так что реальность победила воображение, и вскоре совет врача перестал работать. Тогда-то Гонсало осознал, что ключевой момент состоит в сосредоточенности на более абстрактных, нейтральных или спокойных предметах, которые способны отвлечь надолго, как, например, картины Кандинского, Ротко или Матты[4]. Или некоторые шахматные задачи начального уровня, информация о покорении космоса, несколько очень серьезных и драматичных стихов Мигеля Арте́че, которые ему совсем не нравились, но которые приходилось анализировать в школе («Гольф», «Ребенок-идиот»). Особенно примечательных результатов Гонсало достиг благодаря жестокому средству – воображая человека с болезнью Паркинсона, пытающегося съесть артишок.

Хотя секс у них становился все более частым и немного менее болезненным для Карлы, она уже не была уверена, сто́ит ли продолжать отношения с Гонсало. Карла пыталась убедить себя, что влюблена как никогда, однако ее покинула воображаемая готовность первых дней провести годы или даже всю жизнь с Гонсало. Теперь такая перспектива все сильнее подавляла Карлу.

Тем летом одна из «левачек» пригласила ее в Майтенсильо, и, несмотря на то что было легко найти повод, чтобы поехать туда вместе с Гонсало, Карла предпочла провести время без него, размышляя об отношениях с ним. Именно этим она в основном и занималась в течение девяти дней, проведенных в Майтенсильо: даже завтракая, обедая или перекусывая под вечер, она обдумывала их связь. А во время послеобеденного отдыха на пляже Карла ложилась на песок, чтобы вздремнуть, размышляя об этом же; и то же самое – играя на пляже в волейбол, бичбол или чехарду; посещая рюмочные и лихо танцуя под хиты бельгийской музыкальной группы «Технотроник». И даже в ту ночь, когда позволила мускулистому аргентинцу поцеловать себя, взять за груди и за самое сокровенное; и хотя такое может показаться невероятным, продолжала каким-то образом думать об этом и когда делала минет тому аргентинцу.

Авантюра с аргентинцем стала известна, она была обсуждена и прокомментирована многочисленными «почти присутствовавшими при этом очевидцами» и совсем скоро должна была достичь ушей Гонсало. Мучимая угрызениями совести, Карла решила признаться в своей неверности, не скрыв и минета. Это должно было смягчить измену, засвидетельствовав: она не допустила «проникновения», хотя, по правде, отказалась не из верности, а потому, что мысль о введении члена на несколько сантиметров короче, но зато значительно толще, чем у Гонсало, ужаснула ее.

На протяжении следующих шести месяцев чувство вины было единственным, что поддерживало их отношения. Иногда Карла боялась, что Гонсало прибегнет к мести, но временами даже желала этого, потому что ничья, по крайней мере, позволила бы ей восстановить свою добродетельность, которую она, конечно, не утратила, хотя, случалось, Гонсало доставал ее враждебными замечаниями или жалобами на свою судьбу.

Вопреки своей верной натуре, Гонсало решил ответить взаимностью на намеки проживавшей по соседству девушки, Бернардиты Рохас, к которой он испытывал некую привязанность, поскольку его фамилия тоже была Рохас. Они, конечно, не были родственниками, ведь их фамилия весьма распространена, но Бернардита здоровалась с ним так, словно они родственники. Этим и ограничивался флирт («Как дела, кузен Рохас?» – спрашивала она, раздувая ноздри, как плохие актрисы, пытающиеся очевиднее выразить свои эмоции). Бернардита Рохас казалась ему довольно оригинальной, ведь она не носила зафиксированную гелем челку в форме угрожающей волны, которой злоупотребляли почти все ее ровесницы, включая Карлу, словно чилийские подростки отдавали дань уважения «Большой волне» Хокусая[5]. И вот еще что привлекало его в Бернардите Рохас: при ней всегда была книга Эдгара Аллана По, которую она перечитывала с таким же усердием, с каким другие продирались через «Фрагменты любовной беседы», «Вскрытые вены Латинской Америки» или «Ваши ошибочные зоны»[6].

Ненастоящие родственники Рохас отправились смотреть фильм «Ночь на Земле», и хотя неявная идея похода в кинотеатр заключалась в том, чтобы, воспользовавшись темнотой, прижаться друг к другу, они нашли фильм Джима Джармуша столь увлекательным, что уставились на экран, как завороженные.

– Мне очень понравилось наше свидание, – призналась Бернардита, пока они дожидались автобуса.

– И мне, – рассеянно ответил он.

По дороге домой Гонсало размышлял об актрисе Вайноне Райдер, воображая ее за рулем такси «Лада» в ожидании зеленого сигнала светофора на каком-то углу Сантьяго, жующей резинку и покуривающей под музыку Тома Уэйтса. Устав от односложных ответов Гонсало, сидевшего рядом с ней, Бернардита отказалась от намерения вести беседу и взялась перечитывать «Лигейю», свой любимый рассказ Эдгара По. Гонсало несколько минут наблюдал, как она читает на фоне городского заката, и вдруг почувствовал, что хочет ее поцеловать. Он сделал попытку, но она отмахнулась с обычной улыбкой, не разжимая губ.

– Я занята, читаю, – сказала она.

– Почитай-ка мне чуток, – попросил Гонсало.

– Не хочется, – ответила ему Бернардита, но тем не менее подвинула книгу так, чтобы Гонсало тоже мог читать. Остаток пути они провели, сблизив головы и почти обнявшись, поглощая рассказ Эдгара По.

Они доехали до угла, где пришлось проститься, и теперь-то Бернардита не уклонилась от мимолетного поцелуя, хотя и без лишних слов. Гонсало пошел домой, размышляя о возможном продолжении, пока месть не станет более-менее симметричной. Однако он не был в этом достаточно уверен, поэтому решил посоветоваться с Маркитосом, рыжим парнем чуть постарше, работавшим в соседнем магазине. Марко был обязан детской формой своего имени низкому, почти карликовому росту. Приближалась ночь, и Гонсало помог Маркитосу закрыть магазин, а потом они устроились у прилавка с двумя полуторалитровыми бутылками сильно охлажденного пива.

– Твоя любовница намного богаче Бернардиты, – изрек Маркитос, затратив несколько секунд на обдумывание ответа на вопрос. – Зачем мне тебе врать, твоя девушка намного, намного лучше.

Это была палочка-выручалочка Маркитоса: фраза «Зачем