Пленница чужих иллюзий - Анна Данилова

– Надя, никому из подруг своих ничего не рассказывай. Вот просто молчи – и все.

Наде же хотелось только одного – раздеться, надеть пижаму и лечь под одеяло. Спрятаться от своих мыслей. Уснуть, чтобы проснуться с ясной головой и знать уже, как жить дальше.

Виталия не было целых три дня.

Надя все это время лежала неподвижно на кровати и прислушивалась к звукам, доносящимся с улицы в открытую форточку, – не скрипнет ли снег под сапогами любимого, не бухнет ли тяжелая входная дверь, впустив его в дом.

Даже голос бабы Леры, говорившей в своей комнате по телефону с пасечником, она воспринимала как тихую ее беседу с внезапно появившимся Виталием.

Она слышала то, что хотела. А иногда, поднявшись с постели и устроившись возле окна и подперев щеки ладонями, она видела приближающуюся к их дому мужскую фигуру, точь-в-точь как у Виталия. И так было всякий раз, даже когда проходивший мимо окна человек в конечном счете оказывался стариком, подростком, а то и вовсе женщиной…

Телефон молчал. Не звонили даже подружки, как чувствовали, что ей сейчас не до них.

Школа тоже отступила на второй план, и все прошлое как-то затуманилось, уступая место еще более туманному будущему.

…Телефон ожил в полночь. Разрезал печальную тишину комнаты, словно охотничий рог, призывая к действию. Надя судорожным движением схватила телефон и, услышав голос Виталия, почувствовала, как проваливается в преисподнюю бессознания.

– Зайка, собирайся, возьми все самое необходимое и выходи на крыльцо. Я жду.

Надя встала, моментально оделась, набила рюкзачок свитерами, трусиками и джинсами, положила в кошелек все свои сбережения (действуя снова в каком-то странном, сомнамбулическом состоянии, отчетливо понимая, что Виталий наяву бросил ее, пропал, а то, что сейчас происходит, – сон, где можно вести себя как заблагорассудится), набросила дубленку, нахлобучила капюшон, спрятав волосы, и, осторожно ступая, выбралась из дома в сени, оттуда – на веранду, открыла дверь и вышла на крыльцо.

Снег искрился вокруг. Под фонарем, напротив калитки, стояла знакомая машина, из которой вышел Виталий. Поначалу он показался Наде пьяным, но потом она поняла, что он просто какой-то сонный или заторможенный. А может, и просто уставший.

– Наденька моя, – он сгреб ее в свои объятия. – Ну что, соскучилась по мне?

– Да, очень, очень! Я уже думала, что ты бросил меня!

– Ну какая же ты дурочка! Я же обещал тебе, что мы всегда будем вместе! Ну что, ты готова? Поедем. Садись в машину!

– И куда мы едем? Снова туда, в тот дом?

– Нет, на этот раз мы поедем в другое место. Но ты ничего не бойся, ты же со мной.

Машина медленно двинулась вдоль дороги и словно поплыла между сугробами в сторону станции.

У здания вокзала Виталий припарковал машину, вышел из нее, Надя, повинуясь его взгляду, последовала за ним. Круглосуточный киоск, светящийся изнутри, замело снегом. Виталий постучал в окошко, которое открылось не сразу. Появилась голова молодой женщины с растрепанными волосами.

– У вас водка есть?

– Ну да, есть. Вам какую?

Но вместо ответа Виталий мощно двинул кулаком внутрь окошка, послышался влажный и одновременно твердый звук, вскрик, звук падающего тела, сопровождаемый грохотом, после чего наступила тишина.

Он разбил ей лицо, подумала онемевшим рассудком Надя, не в силах пошевелиться от испытанного шока.

– Пойдем, зайка.

Виталий схватил Надю за руку и повел за собой, за угол, где решительно распахнул дверь и втащил ее в душную и провонявшую перегаром и табачным дымом утробу киоска.

Продавщица лежала вниз лицом на полу, уткнувшись в кусок пенопласта, служившего утеплением пола. Блондинка с непрокрашенными темными корнями волос, полная, в свитере и длинной вязаной юбке, обмотанная вокруг бедер пуховым платком, она напоминала бесформенностью мешок картошки.

Над ее головой, на противоположной стене от окошка, громоздился товар (тяжелые коробки с соком, бутылки с напитками), выставленный на сваренных самодельных металлических полках, об угол одной из которых продавщица и ударилась.

Белый пенопласт прямо на глазах Нади окрашивался льющейся темно-красной кровью.

– Виталя? За что ты ее? – спросила Надя, не сводя глаз со своего возлюбленного, вытряхивающего из картонной коробки выручку и рассовывающего деньги по карманам.

– Пойдем, зайка, нам надо спешить… У нас поезд…

– Она мертвая, мертвая… Она не дышит. Ты слышишь? Ты ее убил! Мы ее убили!!!

И Надя тихо заскулила.

Следователь прокуратуры Борис Петрович Гладышев, худощавый брюнет с синими глазами, в толстом черном свитере и джинсах, посмотрел на часы. Допрос обвиняемого длился почти три часа. Сейчас почти восемь вечера. Надя давно покормила детей ужином, и они поджидают его всем семейством. Старший Владимир восьми лет и младший Денис, которого они все привыкли звать Дени, четырех лет. Его мальчики, его счастье, его отрада. Глядя на них, на Надю, невольно задумаешься о существовании Бога и станешь молить его, чтобы только с ними никогда и ничего не случилось. Чтобы не́люди прошли мимо них. А их много – полные тюрьмы, и все это реальность, которой им надо остерегаться. Уж Борис-то знает о них все. Убийцы, насильники, извращенцы, маньяки… Сколько он их уже видел-перевидел и сколько лет сдерживался, чтобы не расправиться с ними прямо здесь, в кабинете.

Он подошел к окну, распахнул его, впуская морозный январский воздух. Пусть кабинет проветрится. Может, конечно, этот Котельников и не убивал свою жену, но алиби-то нет… Да и мотив имеется – все окружение твердит, что у него, молодого директора трикотажной фабрики, была и есть любовница, хозяйка мехового салона, Тамара Будник.

Ладно, хватит уже об этом.

Свежий воздух заполнил кабинет, вытесняя притаившиеся по углам обрывки лживых фраз, произнесенных Котельниковым, горький дух табака и запах самого преступления.

Все думают, что Борис толстокожий, что он давно уже привык к трупам и никак внешне не реагирует даже на самые жестокие картины убийств. Но это не так. Он все чувствует, все пропускает через себя. Быть может, поэтому так и переживает за Надю, за мальчиков, потому что знает – опасность подстерегает каждого повсюду.

Быть может, Розу Котельникову убили случайно, перепутали с кем-то, может, она была свидетелем чужого убийства – и такое бывает. Или же ее действительно убил, размозжив голову мраморной лягушкой, остывший к ней и тяготившийся ею муж.

Но в кабинете пахло преступлением, и запах этот исходил от Виктора Котельникова, молодого, худощавого, с холодными глазами парня, которому так и хотелось съездить по физиономии, чтобы привести в чувство и заставить его подписать признательные показания.