Екатерина Медичи. Итальянская волчица на французском троне - Леони Фрида

Когда подъем протестантизма во Франции начал серьезно угрожать авторитету короля и единству державы, Генриху пришлось заключить мир с Филиппом. В начале июня Генрих издал эдикт, объявляющий крестовый поход за очищение мира от «лютеранской скверны». Но поскольку до отбытия августейших гостей король не мог ничего предпринять, он просто приказал арестовать в Париже нескольких выдающихся приверженцев новой веры. Их быстро схватили и приговорили к сожжению по обвинению в ереси — однако это вызвало такую бурю возмущения, что казнь решили отложить до окончания торжеств.

Осужденные ожидали своей участи в застенках парижской тюрьмы Шатле. Отсюда они могли слышать, как по соседству, на широкой улице Сент-Антуан, рядом с замком Турнель, разбирают камни мостовой, дабы дать простор рыцарским поединкам, а вокруг сооружают скамьи для зрителей и триумфальные арки с гербами Испании, Франции и Савойи.

Герольды возвестили, что его величество король Франции, его старший сын дофин Франциск, герцог де Гиз и другие вельможи французского двора примут вызов любого, кто принадлежит к благородному сословию. Сэр Николас Трокмортон, английский посол, сообщал: «Сам король, дофин и дворяне… ежедневно будут биться на турнире, который обещает стать грандиозным зрелищем».

Парижане любили яркие представления, но их ожидания несколько поостыли, когда 15 июня прибыл герцог Альба со своей свитой. Испанцы и всегда-то отличались аскетизмом в одежде, но сейчас их темные, подчеркнуто скромные одеяния, заставили французов задуматься: а не было ли в этом умысла нанести хозяевам публичное оскорбление? Однако, спустя несколько дней, опасения были забыты — король Генрих пригласил бывших недругов в Лувр. Эммануил-Филиберт Савойский и герцог Альба прибыли с эскортом в 150 человек, разодетым в алые камзолы, алые же башмаки и черные бархатные плащи, окаймленные золотым кружевом.

В четверг, 22 июня, тринадцатилетняя Елизавета Французская вышла замуж за Филиппа Испанского, тридцати двух лет от роду, представленного его заместителем герцогом Альбой, в соборе Нотр-Дам. После венчания был устроен своеобразный ритуал. Елизавета и Альба забрались на огромную пышную кровать, и каждый обнажил одну ногу. Когда смуглая и жилистая нога герцога прикоснулась к миниатюрной беленькой ножке новобрачной, было объявлено, что брак свершился. Спустя шесть дней, 28 июня, начался турнир.

К пятнице, третьему дню турнира, установилась жаркая, душная погода. На улицу Сент-Антуан падала лишь скудная тень от зданий, и огромное количество прибывших из пригородов крестьян забрались на крыши домов, желая увидеть, как король въезжает на ристалище. На протяжении многих недель придворные дамы и кавалеры готовили «красивейшие и самые дорогие наряды» — порой на это затрачивались целые состояния. Стараясь блеснуть на торжествах, Екатерина заказала для своих платьев триста локтей золотой и серебряной парчи. Как истинная итальянка, она получала удовольствие, облачаясь в роскошные королевские наряды. Один наблюдатель заметил: непонятно было, что сияет ярче — солнце или драгоценности. Король был счастлив, как никогда!

Чего нельзя было сказать о его супруге. Сидя рядом с сыном и его рослой женой Марией, королевой Шотландской[3], Екатерина выглядела обеспокоенной. Накануне ночью она видела сон: ее муж распростерся на траве, пораженный ударом, лицо залито кровью. Убежденная вера королевы в предсказания астрологов давала ей повод для страха. В 1552 году Лука Гуорико, итальянский астролог семьи Медичи, предостерег Генриха, сказав, что на сорок первом году жизни королю следует «избегать одиночного боя в закрытом пространстве», ибо существует риск ранения, которое может привести Генриха к слепоте или вообще погубить его. Генриху исполнилось сорок лет четыре месяца назад. Более того, в 1555 году Нострадамус опубликовал свое пророчество в «Центуриях», стих I.XXXV:

Поняв эти зловещие предречения таким образом, что старый лев — это король, а позолоченная клетка — забрало его шлема, Екатерина заклинала мужа не участвовать в тот день в турнире. Утверждают даже, будто он заметил в беседе с тем самым человеком, которому предстояло нечаянно нанести ему смертельную рану: «Я бы не возражал встретить смерть подобным образом… Я бы даже предпочел умереть от руки кого угодно, лишь бы это оказался храбрый и достойный человек — ведь так я сохраню свою честь».

Фаворитка Генриха сидела на виду у всех в окружении придворных дам. Несравненная Диана де Пуатье, герцогиня Валантенуа, владела сердцем короля еще с тех пор, как он был подростком. Теперь же, почти шестидесятилетняя Мадам, как ее звали все, включая королеву, не утратила ни капли своего шарма, по крайней мере, в глазах короля, по-прежнему оставаясь для него «дамой, которой он служил». Холодная, надменная и элегантная, Диана овдовела в еще 1531 году, почти тридцать лет назад. С тех пор она носила только черные и белые траурные одежды, зная, как ей идут эти цвета, особенно по контрасту с расфранченными придворными. Екатерина, сорокалетняя, приземистая и располневшая после рождения десяти детей, давно уже овладела «искусством благопристойного притворства» и, за исключением редких случаев, провела последние двадцать шесть лет, тактично не замечая раболепствования горячо любимого мужа перед Мадам.

Генрих начал день с удачного поединка. Одетый в цвета Дианы — черный и белый — он принял вызов от герцогов де Гиза и Немура. Довольный лошадью, которую подарил ему герцог Савойского, Генрих крикнул ему: «Это ваш подарок помогает мне в сегодняшнем турнире!» Король уже устал, но настаивал на продолжении турнира. Екатерина послала гонца, прося супруга остановиться. Раздраженный, Генрих тем не менее вежливо ответил: «Я ведь сражаюсь как раз в вашу честь». Он снова сел на коня — пророчески носившего имя Малере, т. е. «Злосчастный»[4], — и приготовился биться с доблестным молодым капитаном своей шотландской гвардии, Габриэлем, графом Монтгомери. После этого, как утверждают очевидцы, какой-то мальчик в толпе разорвал тишину ожидания восклицанием: «Король умрет!»

Прошло несколько томительных мгновений, и противники схлестнулись; Монтгомери едва не сбил Генриха наземь. Было пять часов, и некоторые из зрителей поднялись, чтобы уйти. Король обладал здравым смыслом, но все-таки жаждал реванша. Несмотря на то что Монтгомери перепугался и молил, чтобы ему позволили уйти, Генрих настоял на продолжении, закричав ему: «Это приказ!» Екатерина снова попросила короля остановиться. Игнорируя просьбы жены, он потребовал у маршала де Вьевиля свой шлем. Тот произнес: «Сир, клянусь Богом, последние три ночи я видел сон: сегодняшний, последний день июня, будет для Вас роковым». Генрих едва ли услышал эти слова, так как даже не стал дожидаться традиционного сигнала трубы, возвещающего начало поединка. Двое наездников бросились навстречу друг другу. Когда они сшиблись, раздался треск ломающегося дерева, и Генрих, вцепившись в шею лошади, «шатаясь, сделал великое усилие, чтобы удержаться в седле». Королева пронзительно закричала, и зрители, оглушительно ахнув, вскочили на ноги.