На веки вечные. Книга 2. И воздастся вам... - Александр Звягинцев

— Товарищ генерал, вы меня слышите?

Ребров удивленно смотрел на Филина.

— Извини, задумался. Ладно, с Риббентропом, с одной стороны, все ясно…

— А с другой стороны?

— А с другой, непонятно, все-таки непонятно, как он себя поведет во время процесса? Чего от него ждать? Передай Гектору, что нас интересует именно этот момент.

— А мне с ним все понятно — будет лебезить и выворачиваться. Врать. Делать вид, что ничего не помнит. Вот и все. Больше от него ждать нечего.

— Хорошо если так. А вдруг он способен выступить со встречными обвинениями? Или его к этому подтолкнут…

— А какие у него могут быть встречные обвинения? — не понял Ребров.

— Ладно, об этом в другой раз, — вздохнул Филин. — Мне надо срочно заглянуть к Покровскому, а ты готовь шифровку для Гектора.

Постскриптум

«Информация, которую посредством секретных операций смогли добыть советские разведчики во время Второй мировой войны, содействовала военным усилиям Советов и представляла такого рода материал, который являлся предметом мечтаний для разведки любой страны».

Аллен Даллес, директор ЦРУ США

Рабочий стол заместителя Главного обвинителя от СССР полковника юстиции Юрия Владимировича Покровского был завален бумагами так, что в них, казалось, уже не было возможности разобраться. Худощавый, седой, в круглых очках, с усами квадратиком, какие носили тогда многие советские руководящие работники, Покровский явно нервничая перечитывал бланки телеграмм, которыми его в отсутствие Руденко засыпала Москва.

Когда в кабинет один за другим вошли, весело переговариваясь Александров, Филин и помощник Главного обвинителя от СССР генерал-майор Николай Дмитриевич Зоря, красивый, темноволосый, сорокалетний мужчина, Покровский встал. Во время войны он был военным прокурором армии, затем помощником военного прокурора фронта, а перед назначением в Нюрнберг работал начальником юридического отдела советской части Союзной Контрольной Комиссии в Австрии, но оставался всего лишь полковником. Все же вошедшие были генералами, и потому он чувствовал некоторую неловкость. Филин эту неловкость почувствовал и поспешил перейти к делу.

— Как прошло совещание Комитета обвинителей?

— Разругались, — удрученно развел руками Покровский. — Когда я сказал, что мы просим отложить процесс на небольшой срок из-за болезни Руденко, Джексон чуть из штанов не выпрыгнул от возмущения. А потом заявил, что Соединенные Штаты начнут процесс в намеченное время, даже если им придется сделать это в одиночку.

— А англичане? — поинтересовался Зоря.

— Ну, те как всегда, поближе к американцам — мол, пусть Советский Союз официально объявит о том, что берет на себя всю ответственность за дальнейшие задержки. Французы зато на нашей стороне. Даже пригрозили, что возьмут самоотвод, если процесс начнется без советского обвинителя. В общем, шум поднялся большой.

— Ну и на чем остановились? — озабоченно спросил Александров.

— Договорились еще раз встретиться вечером.

— В Москву уже доложили? — спросил Филин.

— Доложил… Вот последняя телеграмма: «Если на заседании обвинителей будет складываться мнение большинства обвинителей против нашего предложения об отложении процесса, то Вы должны заявить, что Вами не получено полномочий участвовать на процессе в случае, если процесс начнется без Главного обвинителя от СССР. И что Вы вынуждены будете довести до сведения Советского Правительства об отклонении предложения Советского обвинителя и о создавшемся в силу этого положении…» Вот такие указания. Что теперь делать?

— Да уж, задачка на вычитание, — насмешливо покачал головой Филин.

— Тут еще разъяснение: «Наше предложение содержит в себе угрозу отказа от участия в начинающемся процессе, но еще не является отказом. Таким образом, наше предложение является способом давления на других обвинителей для достижения нашей цели»…

Наступившая пауза длилась довольно долго.

— Да, попал ты, Юрий Владимирович, — поднял брови Александров. — Тут не задачка, тут логарифм какой-то!

Покровский обвел всех взглядом, явно прося поддержки.

— Тут ведь дело-то еще в чем… Джексона можно понять. Порядок выступлений предусмотрен следующий. Первая речь — Джексона. Называется «Общий план или заговор» и будет построена на документах, на анализе доказательств и потому займет два-три дня. После речи Джексона его помощники будут зачитывать суду все документы, на которые Джексон будет ссылаться в речи. Это еще несколько дней. Вторая речь — английского обвинителя. Она займет минимум одно полное заседание. Затем будут зачитываться документы. Третья речь — француза. А там Рождество и Новый год. Руденко будет выступать последним, в завершение. Англичане и говорят: зачем откладывать, если Руденко должен будет выступить через месяц в лучшем случае?

— Оно, конечно, — развел руками Александров, — только попробуй Москве это объясни. И ее тоже можно понять — как же процесс начнется без нас? За что мы кровь проливали?

— Я думаю Москву больше интересуют нежелательные вопросы, — задумчиво сказал Филин. — И давление на Комитет связано именно с ними. Москва хочет исключить возможность провокаций на сей счет.

— Ну, тут многое сделано, еще когда товарищ Руденко был на месте, — с облегчением доложил Покровский. — Окончательно принято общее решение Комитета обвинителей. Обвинители намерены энергично избегать скользких вопросов и не давать возможности подсудимым заниматься дискуссиями или вовлекать суд в дискуссии. В этой связи признали желательным обменяться списком вопросов, которые не должны обсуждаться на суде, с тем, чтобы иметь возможность во время процесса их отводить немедленно.

— Москва об этом уже знает?

— Я сегодня сообщил ей об этом.

В кабинет, постучав, вошел офицер с бланком очередной телеграммы, протянул ее Покровскому. Тот, прочитав, обвел глазами присутствующих.

— Москва не возражает против начала работы трибунала в отсутствие Руденко. Сам он прибудет в Нюрнберг при первой возможности.

— Москва, Москва… — ни к кому не обращаясь, заключил Филин. Его коронную присказку каждый мог понимать по своему разумению.

Оставив Покровского и Зорю решать какие-то свои дела, они вышли с Александровым из кабинета. В коридоре Филин спросил:

— Ты тоже, как и Ребров, считаешь, что Риббентроп ни на какие сюрпризы не способен?

Александров спешить с ответом не стал.

— По тому, как он выглядит сейчас, нет. А что может случиться? Кто его знает… Если на него надавят и надавят хорошо… Вопрос — кто?

— Ну, варианта два. Или американцы, или — свои. Из своих это может сделать только Геринг, который сейчас разыгрывает из себя лидера подсудимых, этакого тюремного фюрера. И ставку он делает на то, чтобы рассорить нас с союзниками. Риббентроп, по своей привычке подчиняться, его слушает, но не до такой степени, чтобы бросаться на амбразуру.