Графиня Кейт - Шарлотта Мэри Янг

— Полно, Мэри! — сказала она, высвобождаясь из рук старшей девочки. — Ничего страшного не случилось! Я часто буду вас навещать, а когда вырасту, перевезу всех вас в Кергвент. А еще мое имя впишут в большую красную книгу, где будет указано, что моей воспитательницей была Мэри!

— В большую красную книгу, Кейт?

— Ну да, — важно кивнула девочка. — У мистера Брауна есть толстая красная книга с золотым обрезом, куда вписаны все лорды и леди.

— Это родословная книга пэров[1]! Но для тебя, леди моя и графиня, особенной книги не будет! — улыбнулась Мэри и встала, чтобы помочь Кейт написать письмо.

В другое время девочка вполне справилась бы сама, но сейчас она была слишком возбуждена, даже сидеть спокойно не могла. Прыгая с одного стула на другой, она беспрерывно говорила. Что она будет делать у теток? На кого они похожи? Что скажет Эрмин? Какие она купит Чарли часы? Каких книг лучше прислать папе?

Конца не было этой болтовне! В конце концов Мэри даже вышла из комнаты, что-то бормоча вполголоса.

— Удивляюсь, отчего Мэри так сердита? — вздохнула Кейт.

А бедная Мэри в эту минуту была далека от гнева: напротив, ее переполняла печаль. Она любила Кейт как родную сестру, и не столько расставание с ней, сколько боязнь, что Кейт не найдет счастья в той новой жизни, которая так внезапно перед ней открылась, заставляла Мэри грустить.

В ожидании отъезда в Лондон, где должна была начаться для нее новая жизнь, дни, как казалось Кейт, шли медленно. Девочка пока еще не чувствовала себя ни выше, ни важнее. Чарли дразнил ее не более, чем обычно, мистер Вардур, Мэри и Эрмин тоже, по-видимому, мало обращали внимания на ее новый статус. Никто из них не стеснялся поставить Кейт на место, если она начинала слишком громко говорить, ее рассуждения о скором будущем встречали строгие взгляды и никого не забавляли. Мистер и миссис Браун, правда, приезжали ее поздравить, но Кейт это было скорее неприятно — она по природе была дика и застенчива. Все почести, связанные с приобретением титула, должны были перейти к ней, по ее расчету, в Лондоне. Кейт была уверена, что будет там часто видеться с Сильвией, поэтому разлука с ней нисколько не беспокоила девочку.

Одним только Кейт оставалась недовольна — серьезным взглядом Мэри, которая старалась убедить девочку, что не все будет так прелестно, как она того ожидает. Кейт не понимала, что нетерпение, с которым она ожидала переезда в Лондон, могло огорчать Мэри; она не догадывалась, что добрая сестра боялась за ее счастье. Грусть старшей сестры Кейт приписывала тому, что она всегда называла в Мэри «дурным характером».

Но даже если бы в характере Мэри и были эгоизм и нетерпение, ей скорее следовало бы радоваться, ибо с отъездом Кейт сократятся расходы в доме, а сама Мэри будет избавлена от штопанья различных вещей девочки, от хлопот по уборке в ее комнате и, наконец, от громкого смеха Кейт, который всегда отвлекал отца, когда ему случалось сочинять проповеди.

Однако Мэри совсем не радовалась, в ее сердце была только тревога. Сделает ли полученный титул маленькую Кейт счастливой? Сумеют ли леди Джейн и леди Барбара воспитать девочку должным образом? В глубине души Мэри была убеждена, что тетки Кейт горды, сухи и холодны, сколько ни старался мистер Вардур в частых разговорах со старшей дочерью убедить ее в обратном.

Отец рассказывал Мэри, что дед Кейт доставил много неприятностей родне, поэтому к оставшейся после него внучке никто из родственников особенно не благоволил. Хоть они и приняли участие в воспитании отца Кейт, но на его счет в их кругу ходило немало различных толков. Его ранняя женитьба, к тому же «при весьма плохих обстоятельствах», не была, между прочим, одобрена родней.

Когда отец Кейт умер, ее дядя, полковник Умфревиль, был настолько добр, что вместе с мистером Вардуром позаботился о судьбе маленькой сиротки. Но взять ее на свое попечение он не мог, потому что должен был ехать с женой в Индию вслед за своим полком. Сестры его тоже не могли взять на себя воспитание маленького ребенка, ибо у старшей было совершенно расстроено здоровье, а меньшая преданно ухаживала за больной.

Одна миссис Вардур с удовольствием забрала к себе сиротку, оставшуюся после смерти ее сестры (матери Кейт). К тому же она имела еще и своих детей, и, следовательно, решение оставить Кейт в доме ее мужа, священника прихода Святого Джеймса, выглядело вполне естественным. Мистер Вардур всегда был уверен, что в случае необходимости тетки никогда не откажут в помощи маленькой девочке, поскольку считал их умными, набожными женщинами и часто говорил Мэри, что они, может быть, даже лучше справятся с характером Кейт, чем она. Но Мэри, в глубине души признавая некоторые свои ошибки, не верила, что Кейт может быть где-нибудь лучше, чем под их кровлей.

* * *

Наконец настал день отъезда.

Кейт простилась со всеми в доме, и по дороге, глядя из окна вагона на бегущие мимо поля, она начала было свою обычную болтовню громким восклицанием: «Папа!», обратившим на нее внимание всех спутников. Однако мистер Вардур знаком заставил ее замолчать.

Кейт пришлось подчиниться. Она поудобнее устроилась на сиденье и принялась размышлять. «Я знаю, — думала она, — на кого похожи мои тетки: они должны быть точь-в-точь такие же нарядные леди, каких я видела в книжках. У леди Барбары наверняка высокая прическа, с райской птичкой: в книжке Эрмина есть старая дурная леди, которая, должно быть, на нее похожа. И зачем только Мэри отняла у меня эту книгу? Интересно, что тетки делают целый день? Скорее всего, примеряют разные платья с оборками или пересматривают свои драгоценности. Ну и еще ездят в Оперу, на балы. По воскресеньям играют в карты, и меня они будут приучать к тому же. „Леди Кергвент! — скажут они мне. — Этого требует ваше положение!“ А молодая графиня, — продолжала про себя Кейт, забывая о том, что описывает в этой истории саму себя, — молодая графиня, по простоте своей, совершенно к этому не подходит. Ее волнистые волосы переплетены лазурной лентой (Кейт любила высокопарные выражения, в особенности когда поблизости не было Чарли, который всегда над этим смеялся); ее платье сшито из простой кисеи, с дорогой бриллиантовой эгретой[2]». (Кейт не совсем понимала настоящее значение слова «эгрета», но само слово, как ей казалось, хорошо подходило для описания туалета графини.)

Назидательные разговоры Кейт должны были, по ее мнению, излечить теток от привычки играть в карты по воскресеньям, носить высокие прически и от разных других крайностей. Потом тетки, казалось девочке, должны были ехать с ней в деревню, давать там праздники для школ, раздавать коров лучшим семействам. Будь у Кейт сейчас карандаш, она бы все это нарисовала и показала бы Сильвии, предварительно объяснив той, конечно, какие именно каракули на рисунке означают корову, какие — стол и прочее.