Пусть правит любовь. Автобиография - Ленни Кравиц

Достопримечательности и звуки Бед-Стая: бумбоксы, соседские вечеринки, толпы мужчин вокруг жестяных транзисторных радиоприемников, из которых доносятся последние сводки с бейсбольной игры «Метс» и «Янкир», звуки сальсы, пульсирующие из многоквартирного дома, в котором в основном живут пуэрториканцы. Одежда висит на веревках, растянутых над переулками. Девочки прыгают через резинку напротив магазина у дома, где мы покупали миниатюрные бутылочные ракеты, ставили их на землю, поджигали и с легкомысленным удовольствием наблюдали, как они взлетают вслед за пешеходами – отсюда и их название «охотники за ниггерами». В такие моменты я становился плохим мальчиком.

А когда я был хорошим мальчиком, то ходил с бабушкой по ДеКалб-авеню на рыбный рынок за свежим хеком. Мы прогуливались мимо фруктово-овощных киосков, мясных лавок и парикмахерских, музыкального магазина и китайской забегаловки с пуленепробиваемой витриной. Дома я помогал бабушке обваливать рыбу в кукурузной муке и жарить ее на чугунной сковороде. После ужина она никогда не мыла сковородку. Она переливала немного масла в старую банку от Chock full o’Nuts, а остаток продолжал свою жизнь на сковороде. Годами копившиеся жир и любовь придавали ее блюдам оригинальный вкус, с которым по сей день ничто не может сравниться.

Кто был счастливее – Эдди в Бруклине или Ленни на Манхэттене?

Я никогда об этом не задумывался. Оба эти места имели характер и свою собственную подлинную атмосферу. Меня воодушевил бы любой из этих районов. Но от жизни одновременно в обоих местах мое вдохновение лилось через край. Я рвался вперед и изучал все крайности своих интересов и размышлений. Я понял, что могу найти приключение где угодно.

Возьмем наш шикарный район в Верхнем Ист-Сайде. Некоторые считали его чопорным или даже снобистским. Я видел в нем живописный пейзаж, практически парк развлечений. В нескольких шагах от нашей парадной двери находилась Пятая авеню, где у входа в Метрополитен-музей постоянно толпились люди: туристы, местные жители, школьники, продавцы хот-догов, продавцы открыток, акробаты, художники-карикатуристы, роликовые конькобежцы и мимы. Одним из таких мимов был Робин Уильямс, как я узнал много лет спустя во время просмотра ситкома «Морк и Минди».

В противоположном направлении находилась Мэдисон-авеню. Я не могу представить себе две более разные улицы, чем ДеКалб-авеню в Бед-Стае и Мэдисон-авеню на Манхэттене. ДеКалб-авеню была фанковой, Мэдисон – роскошной: квартал за кварталом тянулись бутики и книжные магазины, где я листал комиксы Peanuts и Curious George, антикварные магазины и художественные галереи со странными предметами и великолепными картинами в витринах, французские пекарни с блинчиками и воздушными круассанами.

После детского сада Junior Academy в Бруклине все перевернулось с ног на голову. С тех пор я проводил будни на Манхэттене, а у бабушки с дедушкой гостил только на выходных. Все потому, что родители записали меня в подготовительный класс Этико-культурной школы в Верхнем Вест-Сайде, а затем отдали в первый класс в Муниципальную школу № 6 всего в квартале от нашего дома. Поскольку в нашем районе жили очень богатые люди, P. S. 6 выглядела как прогрессивная частная школа. Она во всех смыслах образовывала и пробуждала.

В первый же день в школе к нам подбежал мальчишка, указал на меня и моих родителей пальцем и заорал: «У тебя мама черная, а папа белый!» До этого момента я никогда не задумывался о цвете кожи родителей. Они были такими, какими были. Да и какая разница? Кому какое дело? Что тут такого особенного? Упрек этого парня не имел для меня никакого смысла, но все-таки заставил задуматься. Меня записали в изгои, и я понятия не имел почему.

Когда в тот же день я вернулся домой, мама поняла, что что-то не так. Еще она знала, что детям трудно выражать свои чувства. Вот почему много лет назад мама придумала игру, в которой она превращалась в персонажа – волшебную собаку по имени Рафф-Рафф. Рафф-Рафф был моим другом, которому я мог рассказать все, что угодно. Мама подумала, что с его помощью можно заставить меня выразить те чувства, которые я пытался оставить при себе.

Игра начиналась с того, что мама просила меня сказать: «Абракадабра!» После этого она вдруг превращалась в Рафф-Раффа. Рафф-Рафф хотел услышать все, что было у меня на уме, все то плохое, что могло произойти за день, все мои страхи, все эти кошмары о том, что я оказался в могиле. Рафф-Рафф кивал, улыбался или смеялся, он всегда понимал меня. Рафф-Рафф хранил мои секреты и всегда помогал мне почувствовать себя чуть лучше. Чтобы вернуть маму, мне нужно было еще раз сказать: «Абракадабра», и вот она снова оказывалась передо мной. Рокси Рокер была одаренной актрисой, матерью и человеком, способным понимать чужие чувства, а также смешивать все эти три роли.

Помимо диалога Рафф-Раффа и малыша Ленни мама выразила свое мнение о расовом вопросе. Она знала, что мне будет недостаточно просто дать волю своим чувствам, после того как какой-то мальчик назвал меня зеброй. Она поняла, что мне потребуется объяснение. Ее объяснение было простым: во мне сплелись две культуры – русско-еврейская и афро-карибская, – и я должен гордиться обеими. В то же время она ясно дала понять, что мир всегда будет видеть во мне только мою черную часть. Для всего мира цвет моей кожи будет первой и единственной отличительной чертой. Я принял ее объяснение и не стал возражать. Если мир воспринимает меня именно так, прекрасно.

И тогда, и сейчас я гордо называю себя Черным.

Папа тоже гордился тем, что у него чернокожие жена и сын. Он не только любил мою мать, но и обожал бабушку Бесси. Теща была ему ближе собственной матери. Еще он очень уважал своего тестя. Эти двое были настоящими друзьями.

Между папиной и маминой родней никогда не было конфликтов. За конфликты отвечали мы с папой. Его характер определяла военная подготовка. И он был полон решимости переложить это свойство на меня. Каждое утро он заставлял меня застилать постель настолько идеально, чтобы от нее отскакивал четвертак. Он изводил меня, если хоть одна книга, игрушка или предмет одежды лежали не на своем месте.

Я был всего лишь ребенком. Я не оправдывал его ожидания. Он постоянно был мной недоволен. И все же Сай Кравиц был многогранным человеком. Он был не только жестким, но и крайне харизматичным мужчиной. Одним из его даров была общительность. Сай мог разговорить кого угодно. Он умел расположить к себе собеседника.

Когда я был совсем маленьким, мы всей семьей отправились на север штата, чтобы навестить папиных дочерей. Я очень обрадовался, узнав, что у меня есть сестры, и они были настолько же счастливы познакомиться со мной, как и я с ними. Лори, Теди и я быстро вошли в ритм, и мы все стали одной семьей – все благодаря силе нежности Рокси Рокер.

Что это, если не истинное проявление достоинства? Мама настояла, чтобы в поездки на Багамы мы брали моих сестер. Она во что бы то ни стало хотела собрать эту семью воедино, и она это сделала. Связь между членами семей моих родителей стала глубже, чем кто-либо мог себе представить. Мои бабушка и дедушка, Джо и Джин Кравиц, поначалу холодно отнеслись к Рокси. Но им потребовалось не так уж много времени, чтобы понять, что Рокеры – чрезвычайно особенные люди, добрые, щедрые, заботливые. Родители Сая вскоре оценили маминых родителей, и наоборот. Это был серьезный урок – позволить любви победить ненависть. За предубеждениями скрывалась невероятная радость. И много лет спустя, когда у Рокси появились средства, она регулярно отправляла деньги и подарки всей семье и следила за тем, чтобы никто не чувствовал себя обделенным.