Сад камней - Яна Темиз

И снова становилось неловко, как будто она хотела блеснуть образованностью или оправдаться за собственные «стиши», которые, она это чувствовала, в оправданиях не нуждались. Они просто жили и все. Они могли приходить или не приходить, могли дразнить ее, приближаясь и снова прячась, у них была своя, отдельная от Ланы жизнь, она никогда не понимала, как это: сесть и написать стихотворение на заданную тему и к определенному сроку. Она не думала, что они помогут ей заработать славу или деньги, она вообще прятала бы их, показывая только самым-самым… кому? Сестре? Как бы не так! Ну, старому другу Мишке, это понятно, а больше и нет никаких «самых». Самым-самым был Стас, хоть он и оценивал их со своей, конкретной и целенаправленной точки зрения, но он все-таки внимательно прочитывал, и взвешивал каждую строфу, и иногда хвалил даже то, что никак не годилось в шлягеры.

«Тебе нужен не тот, кто читает твои стихи, а тот, кто может их издать и раскрутить! Неужели ты не понимаешь?!» – внушала ей все знающая старшая сестра. Стаса она потому и принимала: все-таки песни – это моментальная известность, пусть не такая долгая и тяжеловесная, как у серьезных поэтов, но… но и ты, между прочим, не Пушкин, дорогая моя, согласись! Да и не те времена сейчас… хоть ты гениальный стих напишешь – кому он нужен-то?..

Никому. И она сама так же бесполезна и никчемна, как ее стихи.

Стихи нужны Стасу, а она сама нет. Ну и ладно.

Вот кошки трутся о ноги, благодарят за еду, им стихи не нужны, да, собственно говоря, и стихов-то никаких давно нет. Правда, отдельные строки закружили было над ней, когда Борис возил их по Измиру, но мысли о Стасе, о его приезде или не-приезде, мешали, заставляли сочинять письма, гнали прочь рифмы… ну и ладно!

Рыжик вспрыгнул ей на колени и принялся топтаться, устраиваясь поудобнее… отдыхай, какие стихи?!

Здесь художником надо быть, а не поэтом, красота какая, словами не справиться! Лана посмотрела вдаль, на залив – он переливался на закате, он был, словно огромная чаша, окружен горами, и на их силуэты почему-то не надоедало смотреть, и сосны черной тушью, как на японской гравюре, вырисовывались на розовато-сиреневой акварели неба, и черепичные крыши поселка так органично располагались на склоне, и ветерок принес запах жасмина…

– Добрый вечер, – сказал кто-то по-турецки за ее спиной.

Она пробыла здесь уже две недели и легко улавливала в потоке местной речи часто повторяемые приветствия. Вообще, обитатели поселка (Лана не знала, можно ли распространить это наблюдение на всех турок) были как-то избыточно любезны, общительны, разговорчивы, они постоянно обращались друг к другу и к первому встречному со всякими бессмысленными, но доброжелательными «как дела?» – «спасибо» – «а вы?» – «пожалуйста» – «всего хорошего» – «и вам того же». Они улыбались и кивали, если видели, что первый встречный иностранец, и пытались говорить по-английски или по-немецки, если когда-то выучили на этих языках одну-две фразы, и непременно спрашивали каждого незнакомца «откуда вы?».

Не запомнить в этих условиях «доброе утро» и «добрый вечер» не было для человека с филологическим образованием никакой возможности.

– Hello, – сдержанно и строго откликнулась Лана, чтобы расставить точки… кстати, она заметила, что в турецком языке над некоторыми i не стояли точки, и тщетно пыталась выяснить у бывавших здесь раньше, что бы это значило. Версий было несколько, главная из них гласила, что им просто лень их ставить или они стерлись с вывески, но большинство соотечественников, удивившись вопросу и собственной невнимательности, объясняло это просто – пожатием плеч и пренебрежительной отмашкой: турки и есть турки, кто их тарабарщину разберет!

Сейчас Лана расставляла другие, невидимые точки: я иностранка, по-турецки не понимаю (кстати, эту фразу она даже могла сносно произнести, поскольку несколько раз слышала, как ее говорили англичанки у бассейна) и общаться не расположена. Главной жирной точкой было, конечно, последнее.

Она знала, что турецких, да и вообще юго-восточных, мужчин необъяснимо тянет к русским девушкам. Лана не особенно интересовалась вопросом, но, как и все, слышала о множестве смешанных браков, о бесчисленных курортных романах, о почти сериальных страстях, возникающих, вероятно, из притяжения противоположностей, – и совершенно не желала в этом черно-белом сериале участвовать.

Не то чтобы ей не нравились брюнеты, наоборот, вот и Стас не такой уж блондин, она просто не представляла себе, какой может быть флирт, а тем более что-то серьезное, не на родном языке. Невозможно же выучить иностранный так, чтобы не только что-то конкретное обсудить, но понять шутку, игру слов, второй и третий смысл даже не слова, а паузы между словами. Как они живут в этих своих смешанных браках, совсем, что ли, не разговаривают? Или только о том, куда пойти и что на ужин приготовить?

Девушки, выходящие замуж за арабов и турок, казались Лане существами с другой планеты, примитивными и не читающими ничего, кроме убогих рассказиков и советов в женских журналах. Им, наверно, ничего не нужно, кроме достатка, уюта в доме, детей… это, разумеется, неплохо, но когда некому стихи прочитать?!. Нет, это не для нее, и точка над этим самым i должна быть жирной и окончательной, как в конце фразы.

– Oh, – расплылся в улыбке общительный незнакомец, – я думал, вы турчанка и боялся, что не смогу объясниться. Я, кстати, удивился, потому что они кошек не любят, – быстро заговорил он на таком английском, который не приобретается ни на каких курсах и ни в каких Оксфордах – только если вы в этом Оксфорде родились.

– Нет, я… люблю, – хорошо еще, что в последнее время была практика: в соседнем доме жила очень приятная женщина по имени Айше, которая преподавала английский и говорила на нем так, что Лана начала испытывать комплекс неполноценности. И все равно фраза вышла невнятная.

– Вы откуда? – конечно, соотечественницу он в ней не мог заподозрить, надо все-таки английским позаниматься. Англичан в поселке было много – меньше, чем турок, но больше, чем русских. Маша говорила, что они любят покупать и арендовать здесь дома, им нравится климат и, в первую очередь, цены. Ведь такой домик на берегу теплого Эгейского моря стоит по английским меркам всего ничего, да и жизнь здесь дешевле.

– Из Москвы, – сказала Лана, поправив забеспокоившегося кота.

– О! Оу! – непонятно и шумно обрадовался ее собеседник. – Вернулся!

«О чем это он? – озадаченно всмотрелась в него Лана. – Или я вообще ничего не понимаю, или он…»

«Он» вполне подходил под второе предположение: толстые стекла очков, небрежный, какой-то не пляжный, а скорее, рабочий, загар, крошечный, явно только что вынутый из уха наушник с вьющимся по шее проводом, нестриженность и непричесанность, какой-то нелепый пакетик в руке – вполне мог вести беседу сам с собой.

– Я про кота, – четче, чем требовалось для такой простой фразы, выговорил он. Наверно, решил, что она совсем ничего не понимает.

– А что – кот? – изо всех сил стараясь говорить получше, спросила Лана.