Не донские рассказы, или Время колокольчиков - Марк Зайтуновский

у тех, кто послабее то деньги, то водку, то наркоту и у зажравшихся чинуш, которых можно ежедневно видеть в телевизоре, пожирающих друг друга также яростно и беспощадно, хотя, и это особенно забавно, под более возвышенными лозунгами.

Это не свобода, это, что-то другое, и я не могу дать этому имя, да и не к чему это сейчас. Я чувствую, как жизнь покидает меня. Мне страшно и жалко себя, жалко, что я так и не ответил на главный вопрос — для чего я приходил в этот мир? Жалко, что моя племяшка будет расти уже без меня, жалко мать, которая любит и терпит меня, любит еще и за то, что я копия своего отца, копия ее мужа. Жалко сестру и ее мужа, с которым мы, в чем-то похожие друг на друга, так по — настоящему и не подружились…

Мое не до конца онемевшее тело еще чувствует, как его пытаются поднять, я, что-то слышу, какой-то людской гул, но ни слов, ни голосов уже не разбираю…Вдруг, сам не знаю почему, в голову врывается песня Высоцкого: «Вот, и сбывается все, что пророчится. Уходит поезд в небеса — счастливый путь. Ах, как нам хочется, как всем нам хочется не умереть, а именно уснуть»…Как точно сказано! Но я исчерпал свой лимит сна, я спал и спал намеренно половину своей жизни. По — видимому, пришло время проснуться…, но уже там, куда уходят безвозвратно.

Мрази!

«Кто же он? стало быть подлец? Почему ж подлец, зачем же быть строгу к другим? Теперь у нас подлецов не бывает, есть люди благонамеренные, приятные…»

Н. В. Гоголь «Мертвые души»

Я спокойно курю на своей лестничной площадке, равнодушно наблюдая, как две опустившиеся особи мужского и женского пола суетятся возле третьей, лежащей на бетонном полу между этажами с посиневшими губами. Это «нечто» сдыхает от передозировки героином, купленным здесь в моем подъезде. Кто бы знал, как они все надоели — эти недочеловеки! Сил больше нет, есть сухая ненависть. Почему я, приходя с работы, где честно вкалываю, зарабатывая на жизнь своей семье, должен видеть постоянно снующих по своему двору и подъезду опустившихся зэков, молодых гопников, бывалых, потрепанных и только, что обратившихся проституток?

Мой двор, в котором я рос, играл пацаном в хоккей и футбол превратился в центр концентрации человеческого отребья, которые отравляют этот воздух, эту жизнь одним лишь своим присутствием.

Но почему же я не изливаю свою справедливую ненависть на своих соседей цыган, заполонивших мой двор лет двадцать пять назад и устроивших здесь настоящий подпольный базар, торгуя сначала водкой, потом сигаретами, которые вдруг неожиданно пропали с прилавков магазинов, а у них они лежали коробками, тогда окурок стал стоить у бабок-торгашек пять копеек, да, да, окурок пять копеек, при цене хлеба двадцать четыре копейки. Когда они, мои соседи, стали торговать анашой, чуть позже ханкой, а сейчас героином? Почему, ведь они своим зельем привлекли абсолютно всех желающих одурманиться со всего города? Они, которые никогда не учились в школе, если не считать эпизодического посещения начальных классов, они, с которыми любезничает и поддерживает соседские отношения моя мама, они с которыми я при встрече здороваюсь за руку и могу постоять, покурить, обсудив дворовые новости? Почему? Да потому, что эта шваль, такая же, как эти трое, сама прется сюда, её на аркане сюда никто не тащит, им, этому отребью, всё это самим нужно, они сами выбрали то, что имеют…и этот, в грязном спортивном костюме и до дыр затасканной кожаной куртке, ублюдок, с прилипшей к стоптанным туфлям уличной грязью, валяющийся на заплеванном бетонном полу моего подъезда, он сам приперся сюда, чтобы купить на сворованные деньги дозу-две-три героина и из страха перед, постоянно дежурящими во дворе ментами, а может просто из своей поганой наркоманской жадности впороться между этажами рядом с мусоропроводом, выкинуть на пол шприц, запачканный своей спидушной кровью, и…сдохнуть… Жалко ли мне его? Нет, нисколько! Я спокойно и с презрением смотрю на него, на этих двух опустившихся торчков, суетящихся возле него, что-то делая с недвижущимся телом, пытаясь вернуть его с того света… Куда ему и дорога! И они похоже уходить не собираются, пока не поднимут его или пока не убедятся, что его больше никогда не поднять. Девку я не знаю, а вот этот лохматый и опустившийся с худой и почерневшей рожей из соседнего двора, из моей школы, он учился на два года младше. Он повернулся в мою сторону, я смотрю на него сверху вниз, оперевшись на перила, смотрю прямо в глаза, слегка ухмыляясь, и выпускаю в его сторону струю табачного дыма, расстояние между нами большое и выпущенный мною дым рассеется так и не ударив ему лицо, но он понял мой жест, он понял, что я презираю его, эту шлюху, этого сдыхающего пса и всех им подобных.

А я ведь помню его по школе. Лет двенадцать назад, когда я учился в старших классах, он на две параллели младше. Было видно, что он не разгильдяй, не активист конечно, но…учился, вроде как, не плохо, где-то занимался спортом, на переменах тайком курить не бегал…Что же с ним случилось? Да, какая разница! Важно не то, что было, а что здесь и сейчас, а сейчас он ползает вокруг грязного, вонючего наркомана, делая ему дыхание рот в рот, в рот с посиневшими губами…тьфу, как противно…Рядом с ним худая напуганная проститутка, которая явно боится, что начнется облава и менты начнут прочесывать подъезд, а она, по всей видимости, «заряжена» наркотой и, если их поймают тут, ей грозит срок, либо, если повезет…ха-ха-ха, отработает и отмажется, ей шлюхе все равно терять нечего.

Этот, из моей школы, опять смотрит на меня и просит столовую ложку, чтобы засунуть этой подыхающей падали между зубами, которые сильно зажаты, по всей видимости, от большого, бля, удовольствия. Я молча смотрю на него, еще более ухмыляясь, неужели ты, скотина, не видишь, что я не докурил, что мне плевать на вас всех и на ваши никому не нужные жизни, чтобы бежать за ложкой, которую ты всунешь в рот этой сдыхающей от кайфа твари?.. Нет, я не собираюсь никуда идти!

Он кричит на меня, в его глазах я вижу сначала мольбу, потом злость, потом решимость… Решимость на что? Может вцепиться в меня зубами, я вдруг вижу в его глазах лютую ненависть к себе и моему