Контрольный поцелуй - Дарья Донцова

И пит и ротвейлер попали в дом месячными щенками. Брали иходновременно, чтобы, по выражению Зайки, «росли братьями». Они были такиемаленькие, такие беззащитные, так плакали первой ночью в специально купленнойкорзиночке… В середине ночи Кеша не выдержал и взял их в постель. Подрастая,собаки стали походить на плюшевые игрушки. Редко кто оставался безучастным,глядя, как толстозаденький Снап и голенастый Банди пытаются влезть по лестницена второй этаж. И, конечно же, мы их постоянно кормили, засовывая в жадныещенячьи рты лакомые кусочки. Опомнились только через год, когда поняли, что подому носятся две почти пятидесятикилограммовые лошади, абсолютно неспособныеохранять хозяев. Всех людей, чужих и своих, бравые «секьюрити» встречают,радостно повизгивая. Ситуация усугубилась тем, что щенков принесли в дом, гдебезраздельно царствовали кошки – трехцветная Клеопатра и белая Фифина. Сначалакиски пришли в полное негодование и залезли на книжные шкафы, гневно шипя нанаглых малолеток. Потом принялись их страстно воспитывать: били за провинности,кусали и фыркали. Результат не замедлил сказаться. Питбуль Банди боится вообщевсех кошек, а ротвейлер Снап только наших. Еще Клеопатра и Фифина научилищенков мыться и драться по-кошачьи. Когда Снап сосредоточенно нализываетпереднюю лапу, а потом тщательно начинает мыть морду, незнакомые собачникицепенеют.

Правда, кошки у нас тоже не совсем обычные. Дело в том, чтоих детство и юность прошли рядом с белой крысой Фимой, и наши дурочки решили,что все мыши их лучшие друзья. Во всяком случае, когда Машины хомяки Зюка иЗика удирают из банки, чаще всего мы находим их под животом у Фифины или подмордой Снапа. Банди при виде хомячат убегает, их он тоже боится.

Потом один из приятелей, уезжая на несколько месяцев вкомандировку, оставил у нас карликового пуделя Черри. И просто забыл прособачку, ее тоже пришлось принять в стаю.

Честно говоря, думали, что больше «скотный двор»разрастаться не станет, но тут у Аркаши и Зайки родились близнецы, мы нашлиняню Серафиму Ивановну, а у той оказалась очаровательная йоркширская терьершаЖюли. Последнее приобретение – английский мопс Хуч. Но об истории его появлениярасскажу потом.

Я тихо катилась по Алтуфьевскому шоссе и, как былооговорено, возле магазина «Тюльпан» заметила худенькую девочку в желтой куртке.Забрав «Жизнь приматов», порулила в Ложкино, но в самом центре Москвы, недалекоот входа в метро «Маяковская», «Вольво» встал, категорически отказываясьдвигаться дальше.

С помощью подошедшего гаишника вызвала сервисную службу ичерез полчаса выслушала приговор: машину починят, но только завтра к вечеру.Отдав механикам ключи, я в растерянности встала у памятника поэту и приняласьзвонить домой.

– Машина сломалась, сейчас начну ловить такси.

– Ни в коем случае, – тут же отозваласьЗайка, – стой, где стоишь, я мигом за тобой приеду.

Я поглядела на часы – одиннадцать. Скорее всего Ольга уже вкровати, она любит пораньше зарыться в одеяльце с книжкой и шоколадкой.Представляю, как ей хочется ехать в Москву!

– Нет-нет, возьму машину, не волнуйтесь, на меня никтоне польстится.

– На тебя нет, – согласилась безжалостнаяЗайка, – а на твои серьги, кольца и часы охотники найдутся.

Мы попрепирались еще немного и пришли к компромиссу. Я едудо станции «Речной вокзал» на метро, а Ольга встретит меня у выхода.

Несмотря на поздний час, вагоны оказались переполнены. Мнедосталось место в самом конце вагона, на маленьком диванчике. Сев, от скукистала разглядывать попутчиков. Серые, землистые лица, слегка нанесенный макияжу женщин и чуть проступающая щетина у мужчин. Многие держат в руках дешевыекарманные издания. Никто не смеется, не болтает. Просто человек сорок усталых,измученных работяг, несущихся по тоннелю.

На «Белорусской» в вагон ввалилась толстая женщина с огромнымикульками. Обозрев сиденья, она подошла ко мне и попыталась устроиться рядом.Диванчик, где я сидела, страшно неудобный. Двоим просторно, а троим – тесно. Нодама преисполнилась решимости отвоевать вожделенное место. Напряженно сопя, онапринялась втискивать необъятный зад в узенькое пространство, оставшееся междумной и парнишкой в потертых джинсах.

Зад не влезал, но его обладательница сосредоточенно ткнуламальчишку локтем и заметила:

– Могли бы подвинуться.

Мы с пареньком вжались в бортики. Распространяя запах пота,бабища умостилась и злобно проговорила:

– Развалились будто у себя дома, а человеку послеработы присесть негде.

– Жрать меньше надо, – окрысился паренек, –такие, как вы, должны двойную плату за проезд вносить.

– Ах ты, гаденыш! – взвилась баба, больно пихаяменя жирной рукой в перстнях.

– Жаба эфиопская, – не остался в долгу мальчишка.

Я невольно улыбнулась: ну при чем тут Эфиопия? И все женарастающая ругань начала действовать мне на нервы, я встала и отошла поближе кдвери.

На «Динамо» в противоположный конец вагона вкатиласьинвалидная коляска.

– Люди добрые, – защебетал проникновенный голос,без запинки выкрикивая заученный текст, – мы сами приехали с Владивостоку,ребенка на операцию привезли по поводу параличу, кто не верит, гляньтедокументы. Подайте, сколько можете, на лечение. Дай бог вам счастья и здоровьявашим детям.

Я поглядела на говорившую. Толстый платок не скрывалрозовощекого деревенского лица, а под потертым плащиком угадываласьскладненькая девичья фигурка. Лет попрошайке от силы шестнадцать-семнадцать, иона никак не может быть матерью ребенка, дремлющего в коляске. Я присмотреласьк инвалиду. Похоже, девочка и впрямь больна. Бледное, даже синее лицо,бескровные губы, и спит каким-то неестественным сном. Ноги несчастной укутаны взастиранное байковое одеяльце, ручки с обгрызенными ногтями безжизненнопокоятся на коленях.

Нищенка собрала дань и подкатила коляску к двери, прямо кмоему носу. Тут поезд остановился в тоннеле. Я продолжала рассматриватьбольную. Примерно около восьми лет, на правой щеке довольно крупная родинка,русые волосы давно не мыты, на левой руке у запястья тонкий шрам. Какие-тостранные воспоминания зашевелились в моей голове. У кого из знакомых детей тожеесть такая родинка и подобный шрам? Поезд поехал. Девочка открыла глаза,огромные, синие, и прошептала:

– Пить хочу.

– Сейчас выйдем, и попьешь, – равнодушно заметилапопрошайка.

Параличная закрыла глаза, состав встал на станции«Аэропорт». Коляска с грохотом выкатилась на платформу. Больная повернулаголову, вновь раскрыла глаза, встретилась со мной взглядом и внезапнозакричала. Состав уносил меня дальше, но я словно провалилась в обморок.