Вино любви - Патриция Хэган

– Сегодня вторник. В пятницу земля будет выставлена на продажу, – предупредил ее клерк. – Если в четверг вы не внесете деньги, ваша земля пойдет с аукциона. Вы умная девушка, и надеюсь, отнесетесь к моим словам спокойно. Я слышал, что мистер Джарвис Бонхэм хочет купить земли вашего отца, вероятно, и деда тоже.

Холли бросила на клерка негодующий взгляд:

– Передайте Джарвису Бонхэму: скорее снег выпадет в аду, чем он или какой–нибудь другой северянин приберет мою землю к рукам!

Девушка вышла на улицу и поспешила к ювелирному магазину мистера Гарингтона. На звук колокольчика вышел приземистый мужчина и, окинув взглядом бедно одетую девушку, сразу потерял к ней интерес.

– Я не подаю милостыни, – сказал он, – но если вы голодны, зайдите в дом со двора. Моя супруга, возможно, найдет для вас что–нибудь.

Он уже собирался скрыться, но Холли остановила его:

– Вы мистер Гарингтон? У меня к вам дело.

– Какое? – осторожно спросил он.

Сунув руку в карман брюк, девушка извлекла оттуда носовой платок и развернула его. Мистер Гарингтон с удивлением увидел у нее на ладони изумрудную брошь.

– Прекрасная вещица, не правда ли? – Холли через силу улыбнулась. – Она принадлежала моей бабушке. Я хочу продать ее.

Ювелир впустил девушку в дом, достал лупу и внимательно рассмотрел брошь.

– Это работа настоящего мастера. – Мистер Гарингтон с подозрением взглянул на девушку.

– Я продаю эту брошь, чтобы заплатить налоги за свою землю, – быстро пояснила Холли. – Впрочем, если мое предложение вас не интересует, я обращусь к кому–нибудь другому.

Ювелир снова посмотрел на брошь через лупу.

– Восхитительно! – Он улыбнулся. – Очевидно, вам очень нужны деньги, иначе вы не расстались бы с этой вещицей. Ладно, я готов проявить щедрость и дать вам за нее пятьдесят долларов.

Холли выхватила у него брошь:

– Сэр, вы шутите! Пятьдесят долларов?! Это… безумие!

– Послушай, девочка, сейчас, когда у людей нет денег, никто не хочет покупать драгоценности. Я делаю тебе любезность и советую согласиться.

Холли пошла к двери, но ювелир, преградил ей дорогу.

– Сто! – выпалил он, прокручивая в уме имена богатых янки. – Сто! И ни пенсом больше!

Холли оттолкнула его, но ювелир схватил ее за руку:

– Постой! Сколько ты хочешь? Может, с этого и следовало начать. Однако предупреждаю: много я не дам.

Зная, сколько ей нужно, Холли понимала, что должна торговаться. Этому научил ее дедушка.

– Четыреста, – спокойно сказала она.

Уилли Гарингтон открыл рот от изумления. Девчонка назвала цену, за которую он собирался перепродать брошь.

– Чушь! Я даю сто.

– Триста, – возразила Холли. Ювелир стукнул кулаком по стойке:

– Двести, девочка, и ни центом больше.

Холли приняла задумчивый, вид:

– Двести. Что ж, полагаю, это приемлемая цена.

Гарингтон исчез, но вскоре вернулся с деньгами.

– Надеюсь, девочка, ты осознаешь, что оставила меня в убытке.

– Нет. Я просто не позволила вам обмануть меня. Почти бегом Холли бросилась в налоговую контору и, снова отстояв очередь, положила деньги на стойку:

– Дайте мне расписку в получении налога. Моя земля никогда не станет собственностью янки!

Пораженный клерк посмотрел на девушку:

– Это честные деньги?

– Я не обязана сообщать вам, как их достала. Просто дайте мне расписку, и я уйду.

Пока клерк заполнял бумаги, Холли молча наблюдала за ним. Однако девушка не заметила, как он обменялся взглядом с хорошо одетым мужчиной, вошедшим в контору. Схватив расписку, она быстро удалилась.

Посетители пропустили вперед мужчину в дорогом темно–бордовом сюртуке, серых брюках и лакированных черных туфлях, ибо никто не усомнился, что это один из самых богатых людей в городе. У него был квадратный подбородок и тяжелый проницательный взгляд.

– Это та самая молодая леди, о которой вы мне говорили? – спросил он у клерка.

Тот кивнул:

– Да, мистер Бонхэм. Как только она ушла, я послал за вами, зная, что это интересует вас и вашего отца. К сожалению, мне не удалось ничего изменить. Она вернулась с деньгами, и я их принял.

Роджер Бонхэм коснулся своих аккуратно подстриженных усов.

– Понятно, Хюберт. Она заплатила налог за северо–восточные земли?

– Да, эти земли достались ей по наследству.

– Кто–нибудь видел, куда она ходила? – обратился Бонхэм к посетителям.

Мужчина, стоявший возле двери, ответил:

– К Гарингтону. Я обратил внимание на ее ветхую одежду.

Гордо подняв голову, Роджер шел по улице. Встречные мужчины уступали ему дорогу и приподнимали шляпы. Женщины улыбались Бонхэму, не догадываясь о том, что этот самодовольный человек вовсе не замечает прохожих. Роджер Бонхэм знал, с каким почтением относятся к нему жители Виксбурга. «А почему бы и нет? – размышлял он. – Каждое сказанное мной слово, каждый поступок, совершенный после прибытия сюда, были направлены на завоевание этого города. И мне это удалось».

Он вошел в ювелирный магазин Гарингтона. Увидев богатого клиента, хозяин устремился к нему.

Роджер сразу приступил к делу.

– Недавно вам продала какую–то драгоценность молодая леди. Я хочу купить ее.

Гарингтон протянул брошь Роджеру Бонхэму.

– Прекрасная вещица! Правда, молодая леди обвела меня вокруг пальца. – Ювелир усмехнулся. – Но я готов продать эту изумрудную брошь за ту же цену, за которую купил сам. Для вас это будет выгодная сделка. Четыреста долларов.

Роджер с презрением посмотрел на него.

– Глупец! – воскликнул он. – Неужели вы думаете провести меня? Вы дали ей двести долларов и получите от меня столько же. – Он протянул руку за своим кошельком.

У Гарингтона перехватило дыхание, но он овладел собой.

– Простите, сэр, но эта брошь стоит гораздо дороже.

– Это вы обвели девушку вокруг пальца, – отрезал Роджер и бросил на стол двести долларов. – Я хотел предложить вам что–нибудь в виде компенсации, однако ваши слова задели меня, поэтому ограничусь этой суммой.

Роджер подбросил брошь, поймал ее на лету и, положив в карман, вышел из магазина. Сейчас, идя по улице, он думал о загадочной Холли Максвелл.

Холли сидела на берегу реки, обхватив руками колени, и задумчиво смотрела на солнечные блики, играющие в воде. Ветви плакучей ивы шелестели от легкого весеннего ветерка и склонялись над величественной рекой. Для внутренней тайной жизни Холли это было особое время.