Хранитель вод - Чарльз Мартин

Наклонившись, я с трудом выдавил:

– Мне будет тебя не хватать.

Он моргнул. Видно, только на это его и хватило. Да и сам я держался из последних сил.

– Ты готов?

Движением глаз он показал, что готов, и, собрав последние крохи энергии, сосредоточил на мне свой взгляд. Но если Дэвид был готов, то я – нет. Последние слова, повествующие о его жизни, исчезали с бумаги легким чернильным облачком, и страница снова становилась белой. И все же у него достало сил, чтобы сказать:

– Не старайся взвалить на себя еще и этот груз, потому что он тебя убьет…

И я наконец решился. Поддерживая его одной рукой под шею, а другой продолжая зажимать рану на его груди, я отчетливо и громко произнес слова, которым он меня научил:

– Во имя Отца… и Сына… и…

Он еще раз моргнул, одинокая слезинка скатилась по его щеке – и я погрузил его в воду с головой.

Я продержал его под поверхностью не дольше секунды, но этого оказалось достаточно, чтобы его члены полностью обмякли. Изо рта Дэвида вырвалось несколько серебристых пузырьков, и сразу за этим вода вокруг нас снова сделалась красной.

Дэвид всегда был крупным мужчиной – намного крупнее меня, но, когда я поднял его на руки, тело казалось совсем легким. Можно было подумать, что покинувшая его тело душа имела собственный – и немалый – вес. Его глаза остались открытыми, но он больше не смотрел на меня. Во всяком случае, не в этом мире. И его голос, который я слышал десятки тысяч раз, больше не звучал у меня в ушах.

Я вынес его на берег, уложил на песок и только тогда обратил внимание на руки. Они были аккуратно сложены на груди, но выпрямленные пальцы говорили ясно и громко: 2 и 1. Должно быть, последние слова Дэвида были слышны и на Небесах:

«…Преклонятся пред Ним все нисходящие в персть и не могущие сохранить жизни своей»[4].

Кончено.

Я прижал его к себе и зарыдал как ребенок.

Медики, прибывшие на корабле береговой охраны, раздали девушкам одеяла, а троим даже воткнули капельницы. Капитан, хорошо знавший Дэвида, спустился на берег, чтобы помочь мне перенести тело на борт. Его помощник предложил мне отправиться вместе с телом Дэвида на их судне, пока кто-нибудь из экипажа отгонит «Китобоя» в порт, но я отказался. Мне еще нужно было отыскать тело – оно должно было быть где-то поблизости.

Я потерпел неудачу. Тело – вот все, что у меня теперь осталось.

Двигаясь по течению, я вскоре пристал к песчаной отмели. Море либо навсегда скрывает труп в пучине, либо выбрасывает на берег. Прошло несколько часов. Солнце давно опустилось за горизонт, а я, сплошь покрытый коркой из засохшей крови и морской соли, все стоял на мелководье близ берега, держа в руках письмо. Оно казалось невероятно тяжелым, и в конце концов я не выдержал и опустился на колени, так что мелкие теплые волны плескались у моих бедер. Слова на бумаге расплывались.

Мой любимый! Я знаю, что это письмо причинит тебе боль…

То и дело вытирая слезы, я до самого рассвета ходил вдоль побережья, снова и снова перечитывая письмо. И с каждым разом мне делалось все больнее. С каждым разом ее голос звучал все дальше, все слабее.

Мой любимый! Я знаю…

Прилив вынес ее на берег, когда из-за горизонта показалось солнце. Я опустился на колени, прижал обмякшее бледное тело к груди и зарыдал. Громко. Зло. Безнадежно. Я прижимал к себе мертвое тело, ощущая неестественный холод тонкой, почти прозрачной кожи. Я никак не мог понять, какой мне смысл жить. Зачем? Какой будет моя жизнь теперь, когда я потерял самое главное, самое дорогое? Тщетно я целовал безмятежное лицо и холодные губы своей любимой – оживить ее я был не в силах.

Кусок веревки, привязанный к ее лодыжке, был перерезан ножом. Это значило, что где-то там, в темной и мрачной глубине, на полпути к небытию, она передумала. И пусть ее все равно не стало, мне казалось, что она продолжает говорить со мной. Продолжает искать обратный путь… Мы лежали рядом на песке, и волны накатывали на наши неподвижные тела. Щекой я прижался к ее щеке, но она оставалась холодной.

– Помнишь ночь, когда я тебя нашел? Тебя искали многие, но никто даже не подумал, что ты можешь оказаться так далеко в море. Но именно там ты была. Тебя отнесло от берега на шесть или даже на семь миль. Ты очень замерзла и дрожала от холода и страха. Но я тебя нашел. Потом у нас кончился бензин, и последнюю оставшуюся до берега милю мне пришлось пройти на веслах. Ты боялась, что я не выгребу, но я справился. Скажу больше, я готов был обогнуть на веслах всю Флориду при условии, что ты будешь со мной в лодке. На берегу я развел огонь, и ты прижалась ко мне. Я помню, как ветер холодил мое лицо, как костер грел мне ноги и как меня окутывало со всех сторон твоим запахом. В те минуты я хотел только одного: сидеть на берегу и вдыхать тебя. Я хотел бы остановить солнце. Заставить его подождать, не всходить еще несколько часов. Заставить или уговорить – мне было все равно. «Ну пожалуйста, – мысленно твердил я, – неужели ты не можешь еще немного подождать?» А потом… потом ты положила руку мне на плечо, поцеловала в щеку и прошептала: «Спасибо!»

И я ощутил на коже твое теплое дыхание.

– Я был никем. Шестнадцатилетним призраком, ходившим по школьным коридорам. Мальчишкой, чьим единственным сокровищем была глупая маленькая моторка. Ты сделала меня кем-то. Та ночь стала нашей общей тайной. С тех пор не проходило ни одного дня, чтобы мы не виделись. Каким-то образом тебе всегда удавалось отыскать меня, где бы я ни был. В наш последний учебный год ты была единственной, кто не сомневался, что я сумею побить школьный рекорд в беге на четыреста сорок ярдов. Тогда он равнялся сорока восьми секундам. Когда я пересек финишную черту, секундомер показывал сорок семь и сколько-то десятых секунды. От напряжения я еле держался на ногах, кажется, я даже упал там же, на стадионе. Этих сорока семи с небольшим секунд я совершенно не помнил. Я не помнил, как я бежал. В памяти остался только выстрел стартового пистолета и последовавшее за ним ощущение полета. Стремительного и плавного полета! Несколько сот человек на трибунах кричали и вопили во все горло, но я слышал только твой голос. «Ты сделал это!» С тех пор я слышал твой голос всегда. Постоянно. Наяву и во сне. И ничего другого мне не было нужно.

Я не знаю, как я теперь смогу покинуть этот берег. Я не знаю, как смогу уйти, уплыть, улететь отсюда. Я не знаю, кем я стал без тебя. Дэвид сказал, что я должен тебя простить, но я не могу этого сделать. Ты спросишь – почему? Потому что мне не за что тебя прощать. Абсолютно не за что. Даже за… за это. Напротив, я хочу, чтобы ты простила меня за то, что я не нашел тебя раньше. Мне действительно очень жаль. Я старался, старался изо всех сил, но зло, к сожалению, вполне реальная вещь, и иногда оно… нет, не побеждает, а просто оказывается быстрее. Я знаю, что иногда бывает трудно или невозможно услышать, что́ тебе говорят близкие люди. К сожалению, ты не сумела услышать меня, так что, прежде чем ты окончательно уйдешь, исчезнешь из этого мира, я хочу, чтобы ты узнала: я любил тебя с самого начала, с нашей самой первой встречи, и за все это время ты не сделала ничего – ровным счетом ничего, – что могло бы заставить меня любить тебя меньше.