Проклятие Гоголя - Николай Спасский

Гремин заметно вздрогнул. Видимо, он ожидал услышать все что угодно, но только не это.

– Нужно объединить Советскую Россию и Россию зарубежную, Россию коммунистическую и Россию православную. Разрабатывалось несколько идей. Одна из них докладывалась лично Сталину. Речь идет о канонизации Гоголя.

Гремин сидел неподвижно с широко открытыми глазами.

– Вы не ослышались. Именно так. План состоит в том, чтобы официально провозгласить Гоголя Николая Васильевича святым русской православной церкви… Ешьте, прошу вас… Гоголь – идеальная кандидатура. Великий патриот России, беспощадный критик царских порядков и вместе с тем человек глубоко верующий, он одинаково приемлем и для выпускников института красной профессуры, и для архиереев русской православной церкви за границей.

Аметистов неоднократно докладывал начальству планы операций. Получалось убедительно. Но совсем другое дело – когда ты сам отправляешь на смерть человека. Аметистову мучительно захотелось русской водки. Ледяной, с росинкой. В граненом стаканчике. Он продолжил.

– Канонизация Гоголя мыслится как грандиозное событие. Церемония совершалась бы в Успенском соборе в Кремле с колоссальным крестным ходом через всю Москву. Как второе издание похорон Сталина, только без мороза и без давки. Присутствовали бы руководители партии, патриарх. Выступил бы председатель Президиума Верховного Совета Ворошилов. Были бы приглашены видные деятели российской культуры из-за рубежа. Может быть, удастся затащить кого-нибудь из генералов-белогвардейцев, не запятнавших себя сотрудничеством с фашистами… Не взяв на себя роль защитников славян и православных во всем мире, нам не победить в противостоянии с Америкой. Коммунистических идей и пролетарского интернационализма сейчас мало…

Хотя Аметистов вещал скорее в педагогических целях, он старался верить в то, что говорил. Его смущала неразбериха в Москве. Операцию санкционировал Берия – князь тьмы советской системы, и успех зависел от прочности его положения.

Последнее время Сталин потеснил Берию. Но фигуры, равной по масштабу, не было. Абакумов – единственный человек, мало-мальски способный бросить вызов Берии, гнил в тюрьме. Сейчас, за несколько недель, Берии как будто удалось компенсировать утраченные позиции. Он вернулся на самую вершину власти.

Профессионально Аметистов себя чувствовал ближе всего к Берии. Но он не верил, что Лаврентий сможет одержать верх. Слишком лютая ненависть накопилась в партии против шефа НКВД. А если Берия упадет, падут не только его клиенты, но и связанные с его именем программы и операции.

Однако Гремину, слава богу, ничего такого знать не полагалось. Аметистов посмотрел прямо в глаза своему юному подопечному. Тот выдержал.

– Для операции все готово. Но сперва нужно устранить одно препятствие.

В газах Гремина читался вопрос.

– Существуют документы, свидетельствующие о том, что Гоголь был некрофилом. Вы знаете, что такое «некрофилия»?

Гремин ошарашенно кивнул.

– Половое извращение, – пояснил Аметистов, – проявляющееся в половом влечении к трупам и в половых сношениях с ними. Прежде чем начинать операцию по канонизации Гоголя, документы необходимо найти, чтобы в Москве могли оценить, насколько все серьезно.

Гремин глотнул вина.

– А документы подлинные?

– Вы, наверное, хотите спросить, был ли Гоголь действительно некрофилом?

– Да.

– Не знаю. Честно. И меня это меньше всего интересует. Если американцы обнародуют компрометирующую Гоголя информацию, когда о канонизации будет объявлено, или паче чаяния когда она уже состоится, это обернется сильнейшим ударом по авторитету нового руководства в Советском Союзе. Раз такие документы существуют – их надо найти. Иначе придется отменять операцию.

Аметистов остановился, чтобы дать собеседнику возможность переварить услышанное. Подозвал официанта, заказал граппу, чего дожидался весь вечер. Гремин отказался.

– Перед Андриусом стояла задача разыскать документы. Они хранятся в Италии, на них можно выйти через русскую общину. Американцы тоже знают о том, что мы знаем, и тоже идут по следу этих документов. Андриусу удалось что-то обнаружить.

– Откуда это нам известно?

– Он позвонил перед смертью. Короткий звонок – всего несколько фраз. Дословно Андриус сказал: «Я нашел. Все сходится. Нужно смотреть портрет».

– И больше ничего?

– Нет. Других подсказок нет. Тема слишком деликатная. Андриус работал один. Без помощников.

У нас нет ни малейшего понятия, что он делал в последние недели жизни, с кем встречался, куда ездил. Больше, пожалуй, я вам ничего не скажу. Будьте предельно осторожны и внимательны. Никому не доверяйтесь. Против вас будет работать очень коварный и опасный враг. Составьте план операции. Русскую общину в Италии вы знаете не хуже Андриуса. Не спешите. Но помните, что у вас три-четыре месяца. Всего…

В портфеле под столом, который вы заберете, пять миллионов лир и Беретта с двумя обоймами. У вас есть вопросы?

У Гремина вопросов не оказалось.

Они еще посидели минут десять. Но разговор увял. Обмениваться банальностями о шансах христианских демократов на предстоящих выборах не хотелось. Гремин был подавлен, хотя старался не подавать вида. Оба понимали, что шансов решить поставленную задачу у него немного…

У Аметистова, русского дворянина и поручика царской армии, имелось свое представление о порядочности. Он редко позволял, чтобы порядочность пересекалась со службой. Но ему определенно нравился этот молодой человек со своим французским, плохо слушающимися волосами и желанием вопреки всему быть верным сыном Родины. И Аметистов дал слабину.

– Да, кстати. Для вашей информации. Я возвращаюсь. Новое руководство объединенного МВД посчитало, что я полезнее в Центре. Кто будет вести вас – пока не решено. Наверняка кто-то из наших старых, опытных кадров. Тем не менее передача агента – всегда деликатное дело. Так что чем реже вы будете выходить на своего «куратора», – Аметистов употребил запомнившееся слово, – тем лучше и для вас, и для дела. Помочь вам все равно не помогут. А указания могут быть разными. Вы меня поняли?

Аметистов внимательно посмотрел на Гремина – как будто на своего сына, если бы у него был сын. Затем окликнул официанта и попросил счет.

– Пора, – сказал он Гремину. – «Граппа» на посошок. Нравится вам или нет, до дна, по-русски! За вашу удачу!

После ухода Гремина Аметистов подзадержался. Заказал еще «Граппу». Расплатился. Оставил чаевые. Даже его, привыкшего с войны к крепким напиткам, пронимал рафинированно-сивушный запах.

Комнатка была длинная и узкая, как пенал. Утреннее солнце заполняло ее целиком. Вдоль одной стены – тумбочка с ночником и будильником, железная кровать; над кроватью – полки с книгами, иконы: святитель Николай, святая Троица, Одигитрия. По другой стене – письменный стол с табуретом; над столом – иконы Иверской Божьей матери и Андрея Первозванного; рядом стул и платяной шкаф; на шкафу – чемодан. Туалет и ванная комната были за стенкой, общие для всех жильцов четвертого этажа. Своя ванная комната была только у настоятеля отца Федора.