Сердце рыцаря - Джиллиан Брэдшоу

Мари прикусила язык. Было ясно, что ее мольбы ничего не дадут, а упорствовать означало бы только затруднять себе бегство. Она стыдилась своего плача и ошеломленного отупения в монастыре, но теперь молча благодарила Бога за то, что показала себя дурочкой. Если ее считают слабой и глупой, то не будут ждать от нее ничего, кроме слез.

Аббат провел их в монастырскую гостиницу, где слуги приготовили им комнаты: одну для трех рыцарей и одну, рядом, но отдельную, для Мари. Рыцари благоразумно позаботились о том, чтобы закрыть окно в комнате Мари деревянным ставнем и задвинуть засов снаружи. Тяжелую дверь они заперли, оставив ключ у себя. Мари устало опустилась на кровать и закрыла лицо руками. Руки и ноги у нее еще дрожали от езды, и она настолько устала, что боялась заснуть на месте. Однако она понимала, что ей необходимо сбежать этой ночью. Они уже отъехали от монастыря на двадцать миль дальше, чем ей случалось проходить пешком. После еще одного дня езды расстояние станет для нее слишком большим. Однако сначала ей необходимо немного отдохнуть и поесть, чтобы восстановить силы. Лучше всего сбежать ранним утром. Она привыкла просыпаться до рассвета, чтобы прочитать «часы», и не сомневалась в том, что звучный колокол аббатства разбудит ее так же легко, как и пронзительный колокол монастыря.

А вот как ей выбраться отсюда? Мари встала с кровати и внимательно осмотрела комнату при свете единственной сальной свечи, которую оставили ей слуги аббата. Ставень был не только надежно закрыт, но и скрипел при малейшем прикосновении. Стены комнаты были сложены из прутьев, обмазанных толстым слоем глины, и стояли на крепком каменном фундаменте, крыша была надежно крыта соломой, а под толстым слоем тростника оказалась утрамбованная глина. Прокопать лаз было возможно, но на это ушло бы много часов труда, так что у нее не осталось бы ни времени, ни сил, чтобы уйти хоть сколько-нибудь далеко.

Оставалась дверь. Мари подошла к ней в последнюю очередь. Подняв свечу выше, она увидела задвижку, которая входила в паз косяка. На одном уровне с ней в деревянном косяке шла впадина – видимо, кто-то открывал дверь, не отодвинув задвижку до конца. Секунду Мари смотрела на эту впадину, и дыхание ее прерывалось. Она чувствовала, что это ее спасение, однако не сразу сообразила, каким образом можно открыть дверь. Потом непослушными от волнения пальцами она сняла с себя плат и комом запихнула его между дверью и каменным порогом рядом с петлями.

Спустя несколько минут к ней зашел монастырский слуга, который принес поднос, где стояли миска с похлебкой и чашка вина на ужин, а также кувшин с водой для умывания, тазик и чистая тряпица. Все три рыцаря пришли с ним и стояли в дверях, глядя на нее, пока слуга ставил поднос на кровать.

– Вам нужно что-нибудь еще, леди Мари? – вежливо спросил Ален.

– Ваше отсутствие, – холодно ответила Мари.

Ален с обиженным видом поклонился и ушел. Тьер адресовал ей свою жабью улыбку и последовал за ним, а третий рыцарь, Гийомар, закрыл дверь за слугой. Скомканный плат сделал ее неподатливой – настолько неподатливой, что на мгновение Мари затаила дыхание, испугавшись, как бы он не стал проверять, что мешает ее закрыть. Однако он этого не сделал и с трудом закрыл дверь. Сквозь шум удаляющихся шагов Мари услышала звук поворачивающегося в замке ключа. Вскочив, она бросилась к двери. Задвижка чернела в щели между краем двери и косяком, но невозможно было рассмотреть, осталась ли она во впадине или вошла в паз. Мари не осмелилась проверить это сейчас. Прислонившись лбом к косяку, она молча и горячо помолилась о том, чтобы дверь оказалась открытой. Она представила себе отца в лагере под невообразимо далекой Никеей, горюющего о Роберте.

«Я сохраню твою честь, – мысленно пообещала она ему. – Я не отдам твоих земель врагам. Ты будешь мной гордиться, отец. Наконец-то ты будешь мной гордиться!»

А потом она трижды прочитала «Отче наш», чтобы успокоить отчаянное биение сердца, и повернулась, чтобы умыться перед ужином.

Когда зазвонил колокол к чтению утренних «часов», Мари встала: после трех лет монастырской жизни ноги привычно опустились в заранее приготовленные башмаки еще до того, как она проснулась окончательно. А потом она замерла. Даже в полной темноте она поняла, что находится в незнакомой комнате. Это не ее маленькая келья в монастыре Святого Михаила, это... Воспоминание принесло с собой поток почти нестерпимого возбуждения.

Мари заставила себя сидеть неподвижно, прислушиваясь. Колокол смолк. Во дворе стихло шуршание шагов, и от храма еле слышно донеслись первые слова службы, читаемые слабыми сонными голосами. Мари глубоко вздохнула, поднялась и в кромешной тьме ощупью добралась до двери. Так. Грубый косяк, более гладкие доски. Задвижка. Она провела рукой вниз – по задвижке, по краю двери, по порогу. Ее плат оказался там, где она его оставила. Первый нетерпеливый рывок не освободил ткани, и она заставила себя вынимать ее медленно, слегка подергивая взад-вперед. Наконец дверь пронзительно скрипнула, и плат оказался у нее в руках. Она замерла, скорчившись у порога. Однако по-прежнему единственным доносившимся до нее звуком был далекий шепот монахов, читавших «часы». Она выпрямилась, стиснув в потной руке плат.

– Христос и святой Михаил, помогите мне! – прошептала она.

Тщательно обернув платком дверную задвижку, она с силой потянула ее.

Плат немного приглушил звук, но все равно задвижка снова заскрипела, царапая по косяку. А потом дверь открылась. Секунду Мари, у которой кровь звенела в ушах, стояла, прижав ладонь к двери и прислушиваясь, не раздастся ли звук тревоги. И опять она слышала только молитвы.

Она осторожно вышла в коридор. Из комнаты, в которой спали рыцари, был слышен только храп. Конечно, у них не было привычки вставать на утренние «часы», так что они проспали колокол. Мари постаралась подавить прилив торжества: ей предстоял еще долгий путь. Осторожно закрыв дверь своей комнаты, она поспешно пошла по коридору, на ходу покрывая голову и заправляя волосы под плат.

Двор аббатства был пуст. Ворота оказались закрыты на ночь на засов, но только изнутри, а привратник спал в своем домике. Мари без труда отодвинула засов и вышла.

Луна уже села, и все казалось темным и странным. Дорога различалась только как серая полоса среди бесформенной черноты вокруг. Тишина была настолько глубокой, что от нее закладывало уши, и самые тихие звуки – шуршание одежды, стук подошв, даже собственное дыхание – казались гулкими и оглушительно громкими. Трава у дороги отяжелела от росы. Пройдя несколько шагов, Мари остановилась, снова слыша, как стучит в висках. Впервые ей стало страшно. Она еще никогда не бывала ночью вне дома одна – а в темноте, за полосой возделанной земли, тянувшейся вдоль дороги, лежал лес. Она видела его накануне днем – то как тень на холмах, то как стену вдоль дороги, то как туманную полосу вдали, но он никогда не исчезал полностью. Лес Броселианд – тайна, заполнявшая самое сердце герцогства Бретонского, глубокая, как море. Там жили волки и другие хищные животные. Были там и создания, гораздо более опасные – те, которые со смехом и звоном хрустальных колокольцев убегали в полые холмы или улыбались вам из колодцев, когда вы пытались увидеть свое отражение. Эти демонические создания могли украсть вашу тень и свести с ума.