Арест - Валерия Ангелос

Я спешу поскорее добраться до ванной комнаты, сбрасываю одежду, становлюсь под горячие струи, отчаянно пытаюсь смыть с себя все эти противоречивые чувства.

Я рыдаю. Долго не могу успокоиться. Но еще дольше я чувствую на себе его руки. Причем везде и сразу. Это какое-то наваждение, не иначе.

Чуть позже я узнаю, что Давид запомнил номер полицейского авто, пробивал по базе, хотел поквитаться, но так и не нашел этого человека. Выяснилось, что авто с таким номером никогда не существовало.

Моему жениху не удалось отомстить. Точнее — моему бывшему жениху. Ведь я расторгла помолвку за неделю до свадьбы.

Пусть отец не наглеет с воровством.

Эта фраза отчетливо всплывает в моей памяти ровно через год, когда все наше имущество конфискуют, отца бросают в тюрьму за мошенничество, а меня и мою мать регулярно вызывают на допросы.

Даже обидно.

Я ушла из дома и с головой окунулась в самостоятельную жизнь. Наконец, обрела независимость. А общие неприятности все равно затронули. Еще и как. Мой босс уже недобро косится на меня, когда я в очередной раз беру день за свой счет. Вряд ли он станет воспринимать ситуацию позитивнее, если узнает о проблемах с законом. И хоть проблемы не лично у меня, это роли не играет.

Мать считает, трагедия должна всех нас сблизить и дать второй шанс, сплотить на новый лад. А я считаю, тут ничего не поможет. Мосты давно сожжены.

Когда я отказалась выходить замуж за Давида, отец отказался оплачивать мои счета, сразу перекрыл кислород. В финансовом смысле. Либо я должна связать судьбу с его кандидатом, либо могу убираться куда подальше, ибо мне не светит ни гроша.

Я решила, лучше жить в нищете, чем рядом с человеком, от прикосновений которого тошнота подкатывает к горлу.

Шантаж не прошел.

Я собрала самые необходимые вещи, нашла дешевую комнату в студенческом общежитии и занялась поисками работы. Сперва устроилась в первое попавшееся место, лишь бы денег получить. Потом подыскала вариант получше. Через пару месяцев устроилась личным ассистентом, добилась повышения зарплаты.

О прежнем уровне жизни пришлось забыть. Странно, однако это не пугало. Я ощущала больше свободы, нежели когда-либо прежде.

Друзья отвернулись от меня. Впрочем, были ли они настоящими друзьями, раз так легко вычеркнули из своей жизни?

Без бриллиантов, без дизайнерских платьев я все еще дышала. И даже наслаждалась текущим порядком вещей.

А потом гром среди ясного неба. Арест. Допросы. Угрозы. Давление со всех сторон. Бесконечная канитель.

— Осторожнее с этим типом, — предупреждает меня один из подчиненных отца перед очередным допросом.

Счастливчик пока не арестован, очень переживает, будто я сумею пролить свет на темные дела компании.

— Я не болтаю лишнего, — отвечаю раздраженно. — Неужели непонятно?

— Ну, у вас такие сложные отношения с отцом.

— Но это не значит, что я дам против него показания или подставлю свою родную мать.

— Я знаю. Только этот тип очень настойчив.

— На мне его настойчивость не сработает.

— Все равно будьте настороже. Он просто зверь.

— В свое время даже отец меня не прогнул. Вот и любой зверь… хм, зверек зубы обломает.

Я захожу в комнату для допросов. Равнодушные серые стены, огромное зеркало. Наверняка через него за мной уже наблюдают. Хитрое приспособление. С одной стороны зеркало, с другой — прозрачное стекло.

Я демонстративно поправляю прическу и усаживаюсь на стул, забрасываю ногу на ногу. Стараюсь выглядеть расслабленно, сразу показать, что мне нечего скрывать. Хотя нервы как натянутые канаты, ведь несколько тайн все же есть. Валютный счет отца, который так никто и не обнаружил при расследовании махинаций. Мать очень надеется заполучить данные средства. Я не имею права ее подвести.

Дверь открывается, раздаются шаги. Тяжелая мужская поступь. Уверенная походка хищника.

Я не оборачиваюсь, не спешу взглянуть на противника. Незачем торопить события, нам и так предстоит схлестнуться.

Его присутствие уже давит на меня. Хоть он пока ни слова не произнес, ничего не сделал. Но сзади будто наваливается каменная плита.

Еще несколько шагов, а потом тишина.

Он замирает за моей спиной.

Выжидает? Изучает?

— Адам.

Этот голос проникает в плоть и в кровь, пронизывает насквозь, точно электрический ток.

— Ч-что?

Я закашливаюсь, закрываю рот ладонью, сгибаюсь пополам. Лихорадочный озноб сотрясает тело.

— Меня зовут Адам, — следует спокойное разъяснение.

Теперь я вздрагиваю от каждого его шага. И сердце колотится так сильно, будто жаждет разорвать грудную клетку. Я стараюсь вернуть себе самообладание, только получается не слишком успешно.

Он обходит меня и усаживается напротив. Нас разделяет стол, но впечатление такое, будто этот мужчина держит меня за горло.

— Вы нервничаете? — спрашивает невозмутимо.

— Да, — перевожу дыхание, натянуто улыбаюсь: — Ведь я опять на допросе. Причем по непонятной причине.

Он не сводит с меня тяжелого взгляда, точно изучает с помощью скрытого рентгена. А потом резко подается вперед, и я не отклоняюсь и не отскакиваю лишь потому, что целиком и полностью загипнотизирована. Подчинена, скована незримой силой по рукам и ногам.

— Дыхание участилось, зрачки расширены, — он почти касается моих губ своими губами, когда говорит это. — Вы возбуждены или просто под кайфом?

Я расстегиваю пиджак, снимаю, небрежным движением перебрасываю через спинку стула.

— Хотите проверить мой пульс? — интересуюсь с издевкой.

— Вы знаете, что здесь нет камер? — звучит как явная угроза.

— Но кто-то есть за тем стеклом, — парирую я.

— За нами наблюдает лишь Господь Бог, — усмехается он, прибавляет: — Или Дьявол. В кого вы больше верите?

— Это действительно часть допроса?

— Я проверяю вашу реакцию.

— Похоже, вас не смущает то, что я не отвечаю.

— Я и без ваших ответов все прекрасно понимаю.

Во рту пересыхает.

Жадно вглядываюсь в его лицо.

Прежде та ночь казалась далекой и нереальной. А теперь я словно ныряю в прошлое и заново все переживаю. Рев сирены, ослепительный свет фар. Битое стекло. Память оживает, картинка складывается воедино по фрагментам.

Он выше и крупнее, чем я запомнила. Широкие плечи, мощные руки. Это заметно даже через строгий деловой костюм. Мускулы отчетливо прорисовываются даже сквозь светлую ткань его рубашки.