Властелин наслаждений - Джессика Трапп

– Надень! – Она швырнула ему сверток.

Годрик повиновался. Штаны доходили только до середины икр его длинных ног, а рубашка слишком обтягивала плечи, и полотно тут же приклеилось к чуть подсохшим ранам на его спине. Однако что он мог поделать?

Когда Монтгомери оделся, женщина одобрительно кивнула. Две фигуры в полном безмолвии двинулись по сырому подземному коридору, и тени, сгущаясь, смыкались за их спинами. Бледные, почти бесцветные огромные тараканы разбегались из-под их ног, с потолка капала вода, и неестественно громкое эхо падающих капель жутко звучало в темном коридоре. В воздухе стоял зловещий запах тления.

Вдоль по коридору располагались другие камеры – они были вырезаны в камне и отгорожены железными решетками. В некоторых лежали скелеты, и прожорливые крысы догрызали оставшуюся на костях плоть.

Наконец Годрик и его молчаливая сопровождающая вступили в ту часть коридора, где камни неровного пола поднимались вверх и воздух становился более свежим. Последний участок они проползли на четвереньках, но в конце концов катакомбы остались позади и путники оказались в гостеприимной, залитой лунным светом ночи.

Годрик полной грудью вдохнул ночной воздух и ощутил запах жасмина.

Свобода.

Пять лет прошло с тех пор, как он в последний раз дышал воздухом свободы. Он хотел насытиться ею, словно изголодавшийся человек, попавший названый пир.

Беглецов ожидал одинокий всадник, в одной руке он держал поводья, а в другой – груду тряпья.

Женщина выхватила из седельной сумки бурдюк с водой и бросила его Годрику.

– Ополосни руки, грязная свинья.

Годрик сжал зубы, но повиновался, а служанка что-то быстро сказала всаднику по-арабски. Тот, оставаясь в седле, наклонился и передал ей сверток, который она тут же протянула Годрику.

– Вот причина твоего освобождения.

Годрик взял в руки сверток, который оказался на удивление теплым.

– Что это?

Тряпка соскользнула, и Монтгомери увидел сморщенное красное личико.

– Клянусь святым распятием! – От изумления он едва не выронил малыша. – Ты даешь мне ребенка?

– Это твоя дочь, – равнодушно произнесла женщина.

– Дочь? – Годрик нахмурился и взял ребенка покрепче, стараясь не повредить хрупкое тельце.

– Надеюсь, ты понимаешь, как султану стало известно о твоей связи с принцессой?

Годрик не мог оторвать взгляда от ребенка.

– Мне говорили о подлости Надиры, но я ничего не знал о ее беременности…

– Ты не можешь обвинять принцессу в том, что она упрятала тебя в тюрьму. Она лишь сделала то, что должна была сделать.

Сверток беспокойно задвигался, ребенок сморщил носик и чихнул. Крошечное тело умещалось на его ладони. Святые угодники! Как бы не уронить ее!

Годрик прижал сверток к груди. Пресвятая Матерь Божья, прежде он никогда не держал на руках детей!

Глаза девочки закрылись, и она погрузилась в глубокий сон – мирный, доверчивый. Разве он не клялся раньше, что все женщины коварны и вероломны? Он был не прав. Эта малышка была бесхитростна, простодушна и… бесценна.

Внезапно Годрик испытал благоговейный трепет и умиротворение. Ребенок теперь представлялся ему частичкой рая посреди ада.

Он бросил недоверчивый взгляд на женщину:

– Что дальше?

– Убирайся в проклятую Англию и не забудь своего выродка.

Выродка? Ну уж нет! В душе Годрика поднялась горячая волна желания обладать и защищать. Это был его ребенок. Он увезет девочку в Англию и обеспечит ей место в цивилизованном мире.

Но… Не будет ли это предательством? Если он заберет с собой дочь, то…

– Ребенок должен остаться с матерью. Женщина пожала плечами:

– Заберешь ты этого звереныша или бросишь на съедение волкам, мне все равно. Внебрачный ребенок не может жить во дворце. – Она повернулась к всаднику: – Пойдем отсюда – мы выполнили свой долг перед принцессой.

Некоторое время Годрик Монтгомери наблюдал за тем, как две тени удалялись по направлению к дворцу; лошадь стояла рядом, понурив голову, поводья, соскользнув, упали на землю. Он был свободен, но сердце его не чувствовало этой свободы.

– Подождите! – крикнул он. – Я не знаю ее имени.

Женщина и ее спутник даже не обернулись, хотя Годрик был уверен, что они слышали его. Лошадь тихонько заржала, ткнувшись мордой ему в плечо, и он потрепал ее по холке. В течение последних пяти лет ему недоставало многого, но, возможно, по лошадям он скучал более всего.

Веселенькие скачки устроила ему невеста: рабство, тюрьма и вот наконец свобода.

Осторожно усевшись в седло, Годрик крепко прижал к себе ребенка.

Девочка, проснувшись, потянулась к нему открытым ртом, и незнакомый доселе страх постепенно стал наполнять его сердце.

– Черт, откуда я возьму тебе молоко!

Но ведь чем-то он должен ее кормить?

Годрик поднес руку к личику ребенка, и малышка, вцепившись в его палец, тут же начала сосать с такой силой, что он вздрогнул. Затем глазки ребенка закрылись и почти невесомое тельце расслабилось на его руке.

Почему Надира отдала ему ребенка? Впрочем, не все ли теперь равно?

Монтгомери повернул лошадь на запад и поехал прочь от восходящего солнца.

Личико дочери он прикрыл краешком одеяла, а затем крепко прижал ее к своей груди. Пустив лошадь рысью, Годрик решил попытаться найти еду для дочери.

– У меня есть земля в Англии, – прошептал он, наклоняясь к свертку. – Эта земля была украдена у меня вероломной невестой, но я верну ее, и тогда мы отлично заживем.

Больше ничто не помешает Годрику из Монтгомери владеть тем, что принадлежит ему по праву, как никто не помешает ему покарать тех, кто продал его в рабство. Пускай он был рожден без будущего, без семьи, зато дочь не повторит его мученической судьбы.

Замок Уайтстоун, 1477 год

– Черт возьми! – Айуэрт, отец Мейрионы, грохнул кулаком по дубовой столешнице, в то время как молодой дворянин стремглав уносил ноги из большого зала. – Проклятие! Дочь моя, это уже третий претендент, который сбежал, и всему причиной твой вздорный язык.

Мейриона резким движением перебросила через плечо длинную золотисто-каштановую косу.

– У этого человека слишком большие ноги…

– Дьявол забери и его, и тебя, и эти ноги! – Айуэрт поднялся и двинулся к окну, басовитый рык сменился судорожным кашлем. Слуги разбегались, стараясь не попасться хозяину на глаза, но он не обращал на них никакого внимания, давя тяжелыми сапогами свежесобранные травы. Застоявшийся воздух зала наполнился запахом розмарина и мяты.