Сталинский проконсул Лазарь Каганович на Украине. Апогей советской украинизации (1925–1928) - Елена Борисёнок

Российские ученые отмечают большое влияние на национальные процессы политики большевиков в 1920-е годы. Ю. А. Борисёнок указывает, что «проекты украинизации и белорусизации, несмотря на всю противоречивость их реализации и явственно проявившееся в этом процессе очевидное несовершенство местной и региональной системы советского управления, несомненно состоялись и достигли главной цели — создания республиканской элиты, всем обязанной и искренне преданной новой власти, при этом владеющей местной ситуацией и языком»[42].

«Вообще, вклад большевиков в строительство украинского национального коллектива трудно переоценить, — пишет А. В. Марчуков. — В данном случае речь идет не о социальной модернизации общества и превращении его в общество современного типа, готового воспринять национальные ценности и стать нацией. Речь идет о политике большевиков в области культуры и национального строительства, известной под названием политики украинизации»[43].

В то же время, анализируя изменения в политике в 1930-е годы, в российской историографии поднимается и проблема голода 1932–1933 гг., с которой принято увязывать изменения в политике украинизации. В. В. Кондрашин считает, что «голод 1932–1933 гг. на Украине — это несомненная вина Сталина и его ближайшего окружения, поскольку именно они инициировали и провели принудительные хлебозаготовки 1932 г., вызвавшие голод». Вместе с тем историк подчеркивает, что «очевидна и значительная ответственность за трагедию республиканского руководства УССР и прежде всего С. В. Косиора как партийного лидера украинских коммунистов». Желание последнего «сохранить лицо, самостоятельно выправить ситуацию привело к определенной дезинформации Центра и запоздалости его реакции на возникший в УССР кризис сельского хозяйства»[44]. А. В. Марчуков связывает рубеж 1929–1930 гг., с «началом форсированной социалистической модернизации СССР», когда ситуация изменилась: защита государственных интересов страны, унификация и централизация противоречили прежнему подходу, при котором основой государственности СССР были республики, что означало «расширение их полномочий как гарантию национального развития их народов». Это сказалось на судьбах украинского национального движения. В 1930-е гг. «происходит сначала идейная, а затем организационная ликвидация структур движения и физическое устранение многих его участников»[45].

В то же время отечественные специалисты не склонны идентифицировать репрессии 1930-х годов как сознательный геноцид. Так, С. В. Чешко подчеркивает, что репрессии коснулись всех народов, в то же время преследовались прежде всего те представители национальной интеллигенции, которые исповедовали (или только подозревались в этом) идеи национализма, исламизма, тюркизма и т. п., «представлявшиеся режиму противоречащими официальной коммунистической идеологии и потому опасными»[46].

Без сомнения, большинство из написанных научных работ по истории советской украинизации принадлежит перу современных украинских историков. В современной украинской историографии сложилась определенная концепция этого явления. Авторы труда «„Украинизация“ 1920–30-х годов: предпосылки, приобретения, уроки» трактуют ее как национальную реформу: «Среди многих реформ, которые сопровождали внедрение нэпа, была и национальная. В масштабах многонациональной страны она вкладывалась в формулу „политика коренизации“, а на Украине за ней закрепилось название „украинизация“»[47]. М. Н. Кузьменко считает украинизацию методом советизации духовной жизни украинского общества путем идеологической адаптации национальных символов и идей к условиям советской (большевистской) модели социализма. Из объекта национального возрождения на Украине ее превратили в способ модернизации общества по основным принципам большевизма — монопартийная система власти и унифицированная духовная жизнь, утверждение единой (государственной) формы собственности и временность каких-либо социокультурных сообществ, идеализация и обожествление вождя и растворение личности в коллективе[48]. С. В. Кульчицкий в монографии «Коммунизм на Украине: первое десятилетие (1919–1928)» разъясняет, что «украинизация была политикой коренизации, осуществляемой партией для укрепления правительственных структур в национальных республиках и автономиях»[49].

В украинской историографии принято соотносить причины украинизации с активизацией национальных процессов в республике. Г. Н. Васильчук утверждает: «На Украине политика коренизации претворялась в жизнь в виде украинизации, достаточно самостоятельной политики, которая должна были появиться, даже если бы большевики не начали коренизационную кампанию. Внутриполитическая ситуация в республике в первые послереволюционные годы обострилась настолько, что перед Коммунистической партией встала задача овладеть украинской национальной идеей и завоевывать благосклонность украинского крестьянства, сделав советскую власть, насколько это возможно, украинской, а украинский язык — языком советского общества на Украине»[50].

Развитие украинской науки, культуры, искусства в 1920-е гг. происходило, по мнению В. Ф. Солдатенко, «на базе национального возрождения, в условиях активизации национального фактора»[51]. «Еще в 1917 г., с взрывом Украинской революции, устами своих лидеров — М. Грушевского, В. Винниченко, С. Ефремова, И. Стешенко, Н. Порша, С. Петлюры и др. — пишет ученый, — слово украинизация было произнесено как одно из неотложных задач освободительного движения, как величественная цель духовного всплеска, национального возрождения. И то было не только слово. Украинизация стала реальной политикой»[52]. Таким образом, большевики вынуждены были считаться с украинским национальным возрождением, и украинизация являлась попыткой овладеть этим процессом, направить его в русло социалистического строительства. Одновременно украинизация демонстрировала украинцам за Збручем, что лишь в УССР они могут удовлетворить свои национальные стремления[53].