Пакс. Дорога домой - Сара Пеннипакер

Пакс вспрыгнул на большой валун у тропинки перед сараем и разжал пасть. Добытая мышь упала на камень. После ночной охоты лис устал, солнце пригревало, но отдыхать сейчас было некогда.

Его семья выбралась на утреннюю прогулку.

В тёплые дни Игла начала выносить щенков на песчаный пятачок перед норой. Конечно, это совсем рядом, полпрыжка – и в укрытии. Но Пакс знал, как неслышно пикируют ястребы и как внезапно выскакивают койоты. А отсюда, с этого своего наблюдательного поста, он заметит любую опасность – хоть с поля, хоть с неба.

Этим утром все запахи, витающие в весеннем воздухе, были дружеские и рассказывали о том, как потихоньку, мало-помалу возвращается на Заброшенную Ферму жизнь: жимолость ползёт на крышу сарая, клевер пробивается из-под земли, тесня тропинку с обеих сторон, ласточки и бурундуки гнездятся в амбаре.

Старая ферма оказалась хорошим домом. Широкая Долина, из которой они сюда перебрались, тоже была хороша. Но в долину пришли люди, больные войной, принесли огонь и разрушение. Эта Заброшенная Ферма и другие заброшенные фермы кругом – лучше: здесь нет людей. Совсем.

Пакс следил за детёнышами. Двигались они очень странно: натыкались друг на дружку, могли вдруг повалиться набок, а могли ни с того ни с сего подпрыгнуть на месте; но его к ним тянуло.

Он уже научился различать даже на расстоянии, кто из них кто.

Самый крупный, самец, переваливается, как медвежонок. Он храбро обходит дозором всю игровую площадку по кругу, потом так же храбро возвращается к матери.

Самый маленький, тоже самец, – осторожный и пугливый. От любого звука или промелька тени бросается под крыльцо.

А третья, самка, – сто́ит матери вынести её из логова, тут же убредает с песочной площадки на лужайку с молодой травой. Пушинка пушинкой, а идёт решительно – хвост кверху, уши нацелены вперёд.

Сейчас Пакс проследил, как она выбралась из-под братьев, приникших к сосцам Иглы. Поморгала на солнце, понюхала воздух во всех направлениях, словно выбирая, за каким запахом идти, и двинулась по тропинке.

Игла поднялась, ухватила дочь за шкирку и вернула на песочную площадку. Опять легла. И тут же – два серых комочка снова присосались к материнскому брюху, а третий, точнее третья, побрела обратно на тропинку.

Игла встала, откатив сыновей, и забрала дочь.

И в третий раз Пакс наблюдал за тем, как маленькая бродяжка выкарабкалась из меховой кучи и направилась по тропинке прочь от крыльца. На этот раз Игла не стала вставать. Она глянула на Пакса, и он понял.

Он спрыгнул со своего валуна, растянулся вдоль тропы и уже держал лапу наготове, чтобы подгрести к себе беглянку, когда она будет проходить мимо.

Два или три раза она останавливалась, изучала всё, что попадалось на пути – попались червяк, жёлудь и чьё-то оброненное пёрышко, – но спустя секунду поднимала нос от земли и неровными шажками продвигалась дальше по тропинке.

Дойдя до места, где поджидал Пакс, она остановилась, вскинула голову и мгновение смотрела на отца. Затем вскарабкалась по его передней лапе и нырнула в белый меховой воротник на груди.

Пакс перекатился на спину, чтобы она не упала, и тогда она опрокинулась прямо туда, где у него сердце, – словно отыскать это место было целью всей её жизни, – разметав четыре лапки и хвост во все стороны. И тут же уснула.

Пакс не двигался.

Такая серая пушинка на его груди, почти невесомая, но он лежал под ней распластанный, прижатый к земле, как будто его придавило тем большим валуном.

Он сделает для неё всё – всё, что ей будет нужно.

Увидев в окно, что Вола вышла из сарая и свернула на дорожку к хижине, Питер ещё раз оглядел пол. Сосновые доски, натёртые воском и трижды отполированные, сверкали.

Он распахнул дверь. Вечернее солнце ровным прямоугольником полилось на половицы, они зажглись густым медовым светом. От гордости Питеру стало тепло в груди.

Вола поднялась на шлакоблочную ступеньку и остановилась, держась рукой за косяк.

– Ну, наконец-то мне дозволено… – Когда она окинула взглядом завершённый пол, её глаза расширились. – О!

Вот и всё, что она сказала. Но это было такое «О!», которое дорогого стоит.

– Уже высохло. – Питер отступил в сторону. – Входи.

Она встала посреди хижины и начала медленно поворачиваться, рассматривая его работу. Как он и надеялся.

Потом опустилась на колени – что, даже с хорошим протезом, было ей трудновато, – поводила пальцами по стыкам и кивнула.

– Да. Ученик превзошёл учителя.

– То есть?..

– То есть ты всё-всё выверил, подрезал, подогнал торцы. Я бы, скорее всего, не заморачивалась, уложила бы доски да и готово… это просто пол. Но ты подбирал рисунок, я же вижу! И заглубил все гвозди, и заделал отверстия. Круто.

Питер отвернулся, чтобы скрыть улыбку. Но, видимо, он отворачивался недостаточно быстро.

– Нет уж, такой работой можно и нужно гордиться. – Вола тоже улыбалась. – Это заслуженная гордость! У тебя будет отличный дом.

Улыбка Питера поблёкла.

– Это не мой дом.

Прежде чем ответить, Вола поднялась с пола, будто ей понадобилось стать выше.

– Этот дом – твой. Ты его построил. Ты думаешь, почему я доверила тебе всё полностью, ни разу даже не вмешалась?

Питер пожал плечами.

– Мне же надо всему учиться. И я сам просил, чтобы ты не помогала.

– Верно. Но ещё я хотела, чтобы ты узнал свой дом. Узнал его руками, спиной, сердцем. И теперь ты в нём, а он – в тебе.

– Нет… или неважно. Сейчас, пока я живу у тебя, я могу тут спать и заниматься, но этот дом не мой. Здесь твоя земля. И всё на ней тоже твоё.

– Ах да, земля. Я всё равно хотела с тобой об этом поговорить. Можно и сейчас, почему нет?

Она дошла до временной полки с инструментами, которую он подвесил к дальней стене, прислонилась к ней спиной.

– Питер, в твоей жизни было уже столько потерь. – Вола проговорила эти слова так, будто долго их репетировала. – Мне сейчас оформляют документы – дарственную на твоё имя на половину моего имущества. Я хочу, чтобы ты знал: где бы ты ни был, чем бы ни занимался, буду я жива или нет, это – твоё.

Питер сжался. Однажды зимой они с друзьями пошли играть на речку, катались там по льду, и его вынесло на самую середину, где лёд был тонкий. И дальше сразу тот ужасный миг: кругом вдруг чёрная ледяная вода и он запоздало понимает, что она вот-вот над ним сомкнётся. И точно так же сейчас: миг – и он уже охвачен паникой и страхом.