Вопросы и ответы. Сборник стихов - Станислав Пилипенко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Порою, боль в не лопнувших бубонах,
совсем сводила страждущих с ума.
Срывались люди, прямо в панталонах,
бежали прочь, округу изумя,
пока не падали в изнеможеньи.
А умирали после, через час,
когда от боли били уж в сознаньи,
без криков, коль источник сил погас.
4
Тревога о себе все вытесняла,
в тот час никто не думал о других.
Толпа на то надежду потеряла,
что кто-то, но останется в живых.
Родителей больных бросали дети,
бросали и родители детей.
Одну опасность мнил сосед в соседе.
Младенцы, от кормящих матерей
чумою при кормленьи заражались,
пролито реки слез у алтарей.
За пару дней дома опустошались.
Погасла и надежда на врачей…
5
В домах пустых распахнутые двери,
качает рамы легкий ветерок.
Кто их прикрыть бы мог, уж вне материй.
И кажется, что еще один виток,
и мир людской совсем сорвется в бездну.
Но нет, только настали холода,
Они то и загнали в угол скверну.
Болезнь вдруг поутихла. Навсегда?
Эпоха Собачьего сердца
Мир без отцов, без матерей,
Где «номерной родитель».
Где нету жен, где нет мужей.
Где дьявол — победитель.
Куда же тянут нас сейчас,
где ж тот предел абсурда?
С какой дурной горы скатясь,
пришел к нам тот паскуда,
который хочет проредить
народ на белом свете?
Людей плодится разучить,
на всей нашей планете.
Вещают тренды рупора,
что было, уж не в счете.
«Сердца собачьего» пора,
где Швонеры в почете,
пришла сейчас, — Не прячься, брат,
не отсидеться с краю!
Ты дышишь — значит виноват!
Вина же возрастает,
коль воспитал своих детей
по дедовским законам.
Прогнать родителей взашей!
Детей в других канонах,
взрастят в красивых лагерях,
введут в постчеловеки.
Они подымут новый флаг.
Похоронив навеки,
все то, что лучшее средь нас
природа породила.
Тот вечный, дедовский заквас,
в чем есть вся наша сила…
Под плоскогорьем лакированных мозгов…
Под плоскогорьем лакированных мозгов,
Налеты прежний поколений затаились.
Сплошная ересь предрассудков всех сортов,
Где боги тотеизма суетились.
Примет и всяких заблуждений кутерьма,
Мрак ведовства, потемки шаманизма.
Науки груз весь этот ералаш подмял,
Чтоб не было и духа мистицизма.
Но корень бога до сих пор в речах лежит,
Он в сути слов водой живой играет.
Суть естества нас непонятностью страшит,
И каждый тут науку поругает.
Порой и знающий, ученный человек,
Кидает мысли в мистики чудесность.
Заходит в тот, замшелый памяти отсек,
Где боги берегут свою помпезность…
За прилавком старый Циппельман…
За прилавком старый Циппельман,
Тортик «Палине» для нас пакует.
Красота, — пойди такой сваргань.
Запахом ванили интригует,
Белый крем, в листочках золотых,
А внутри: все сливки с шоколадом.
Упаковка, видов козырных,
С лентами и всяким маскарадом.
Ананас, бананы и коньяк,
Мясо и горячие лепешки.
Едем другу — он в гульне мастак,
Редкостный, веселый сладкоежка.
Баня, рядом с озером большим,
Лес его стеною окаймляет.
В тишине мы пьянкой прозвучим,
Всех чертей язык хмельной облает.
Старый, дымом схваченный камин,
После будет душу мою нежить.
Я, средь леса степи блудный сын,
Все в лесу меня может потешить…
Время
Несет вперед нас времени поток,
Неумолимо, горы разрушая.
И ты плывешь по нем, как поплавок,
Лишь обплывать стремнины успевая.
И даже если можешь править курс,
Чуть сбавить ход, свернуть куда потише.
Все ж Хроноса немыслимый ресурс,
Не даст уж слишком длинных передышек.
Из ночи, вдруг прорвавшись в этот мир,
Мы вновь, проваливаясь в ночь, уходим.
Напрасно, как транжиры из транжир,
Мы часто время жизни переводим…
Хмель
Бутыль уже пуста наполовину,
Чернит бокалы сладкое вино.
Раздумий хмель нагонит чертовщину,
Мир превращая в странное кино.
Которое никак не остановишь,
В котором ты пока играешь роль.
С бокалом каждым мысль все бестолковей,
И в мире ты лишь шут, а не король.
Вино, завладевая головою,
Твое наружу гонит естество.
Ведь в шутовстве, нет, не вино виною,
Раскрепощая мыслей колдовство,
Хмель открывает дверь твоей натуре.
Она ж свободно льется в мир мирской.
Нет, ты в хмелю не окарикатурен,
Он высветил лишь то, что есть тобой.
И шутовство не самый страшный морок,
Жестокость и коварство — вот беда!
Бывает часто, во хмелю рассорясь,
Не мирятся уж люди никогда.
Виной тому такие откровенья:
Один нечаянно показывает суть
своей души, другой меняет мненье.
Ничем его тогда не развернуть.
Звездные моря
Вдали, в лесу, где темень непроглядна,
Смотрю я ночью в звездные моря.
Вся эта бездна, взору необъятна,
Коей мы видим только лишь края,
И динозаврам также вот светила.
Порой сверхновой вспыхивал цветок,
Порой комета мимо «проходила».
Но все ж, Европа, запад иль восток,
Примерно те же звезды наблюдали.
Древний Шумер, Китай, там, или Рим,
Всё сеяли по звездам, собирали.
Кто отличался знанием таким,
Имел престиж, был у истока власти.
Бывало ж и палили на кострах,
Кто знанием перечил высшей касте,
Кто грезил о неведомых мирах.
Наука дебри знаний осветила,
Прошла пора супремы и костров.
Нам многое фантастика сулила.
Но будни среди звездных городов,
Покамест уж совсем малореальны.
И берег, что Плутон нам очертил,
Маячит вдалеке звездой нахальной,
Добраться до которой нету сил.
****
Не видим мир мы ясными глазами,
Все затуманено — как будто вдалеке.
Ведь знания нам выдают кусками,
Мозг в цельное их собирает в голове!
И если в чем-то знаний не хватает,
Мозг сам достраивает видимое вряд.
Не потому ль тебя не понимают,
НЕ потому ли люди ересь говорят?
Эмигрант увидел мир
Вчера мужик повесился, в Майами,
У моря, там где слышен шум волны.
А прилетел он в Штаты за деньгами,
Даже квартиру продав в полцены.
С ее балкона видно было речку,
Что убегала в даль большой тайги.
Далекое и милое местечко,
С причалом, где сидели рыбаки.
Туда он после армии вернулся,
Крутил баранку, пиво попивал.
Во всем, совсем как уж вертелся,
Не звезды, ну уж розы он срывал.
Но скучно стало, захотелось воли…
Свободно развернуться во всю мощь.
В стране далекой, где и черт дозволен,
У моря с солнцем, в буре толковищ,
Он сможет все, и звезды будут рядом!
А здесь… здесь все как горькое вино.
И люди здесь ему казались стадом,
Все серостью вокруг порождено.
И вот рванул… звезда за океаном,
Баранку ту же вверила ему.
В подвале жил разбитом, грязном, дрянном,
Сколь ни вертел, а вывертел — суму!
Нашло… кругом одни
