Счастливое событие - Эльетт Абекассис

Напряженный, неслыханный момент абсолютного удивления. У меня была новость, старая как мир и в то же время всегда новая, древняя и футуристическая. Что бы ни случилось потом, жизнь непоправимо изменилась — она как будто разворачивалась заново, с безумной скоростью. Вдруг произошло нечто непостижимое, нереальное, смысл чего от меня ускользал.

Потом позвонил Николя, я отменила свое другое свидание, мы встретились в «Упавшей звезде» на Вьей-дю-Тампль и заказали два мохито. Потом я поднялась, чтобы пойти в туалет. Там, в полумраке, чуть рассеянном маленькими светильниками под потолком (как бы звездами на ночном небе), перед огромным зеркалом, в котором отражался интерьер с космическими мотивами, я сделала второй тест.

Никакого сомнения — он тоже был положительным. Я смотрела в зеркало, изучала свое отражение, спрашивая себя, заметно ли это, не выгляжу ли я растолстевшей и постаревшей и насколько мне все безразлично. Такая же, как всегда: в полусумрачной глубине зеркала, разделенного на две части, два моих отражения выглядели по-прежнему юными, и это была все же я, несмотря на смятение и нерешительность… Но теперь есть еще что-то непривычное, неузнаваемое, волнующая новость, неподвластная описанию, не поддающаяся контролю, погружение в самое тривиальное и самое необычное состояние…

Я слегка подкрасила губы, сжала в руке тест и вышла. Потом, устыдившись, спрятала его в сумочку, в последний раз невольно взглянув на плюс, означавший положительный результат.

— Ты потеряла ключи? — через какое-то время спросил Николя.

— Нет, а что?

— Тогда еще что-нибудь?

— Да нет же!

— А почему ты постоянно заглядываешь в сумочку?

— Потому что… она мне нравится.

— Внутри?

— Да, особенно внутри! Совсем как ты.

— Ты уверена, что с тобой все в порядке?

— Ну да. А что?

— Ты не беременна, Барбара?

— Ничего себе! Как ты догадался?

— Это было несложно: ты назначаешь мне свидание в семь вечера в «Упавшей звезде», чего раньше никогда не делала, уходишь в туалет, возвращаешься через полчаса, держа руку в сумочке, и потом постоянно в нее заглядываешь, делая вид, что увлечена разговором. Причина ясна как день. Хочешь, я отведу тебя поужинать в «Королевство фалафелей»? Или к «Философам»? Или бокал вина в «Белль Ортанс»?

Мы смотрели друг на друга так, словно впервые встретились. У меня кружилась голова. Я была захвачена, взбудоражена этой новой авантюрой, как в те времена, когда мы катались вместе на мотоцикле: ветер бил в лицо, слева было море, а впереди — горизонт… Я была очарована его взглядом, улыбкой, запахом кожи, походкой, всей его личностью.

Девять месяцев огромного, безумного счастья, веселья, глубоких раздумий, ласк, взглядов, мечтаний, прислушивания к себе, ощупывания, ощущений движения внутри. Девять месяцев, сосредоточенных вокруг живота. Тревожное ожидание. Беспокойные девять месяцев медленного приближения к освобождению, рождению.

Каждое утро меня тошнило. Я поднималась с ужасающей головной болью, которая, словно по волшебству, исчезала после еды. Тошнота, рвота, горечь во рту, ощущение удушья при самом незначительном напряжении мышц, насморк, как при сенной лихорадке… Мне хотелось плакать и смеяться без причины, я страдала бессонницей, жаждала мяса, а также всевозможных приправ. Заливала горчицей любую еду: лососину, дораду, овощи и чуть ли не фрукты. Все мои чувства были невероятно обострены. Пройти по улице Розье — означало совершить захватывающее путешествие сквозь смесь запахов жаренного на гриле мяса, пряностей и цветов. Я втягивала ноздрями воздух, чтобы уловить рассеянные в нем ароматы: соленые крекеры и луковый суп с тертым сыром в «Сурке», мясо с пряностями, жаренное на гриле в «Мивами», фалафели в «Королевстве фалафелей», жареная рыба «У Марианны», цыплята и салаты в магазине «Ан-дрэ», хлебцы «У Корзака и Финкельштейна», где продавщицы все время говорили по-польски…

Все изменилось вокруг меня. Я открывала мир через запахи. Они были хорошими и плохими, а порой такими сильными, что раздражали. Отныне были одни только запахи. Мужчины пахли сигаретами, лосьоном после бритья, одеколоном, потом; испарения их тел отдавали солью, перцем и тмином. Женщины источали ароматы крема, пудры, помады, дезодоранта, мыла. Мыло было ванильным, кокосовым, цветочным; цветочное — жасминовым, розовым, иланг-иланговым. Каждый аромат был целой симфонией. Запахи сладкие, бархатистые, тяжелые; одни — неопределенные, ускользающие, другие — стойкие, человеческие и животные, природные и искусственные, близкие и далекие. Некоторые — странные, проскальзывающие, словно тень из прошлой жизни, символичные и магические, проникающие в самую глубину души. Ароматы — как душевные порывы, точно так же они могут быть притягательными или отталкивающими. Есть также целые семьи запахов, возможные, хотя и не очень органичные сочетания, например вина и шоколада, апельсина и рыбы…

В меня как будто вселилась некая чужая сущность, которая изменила мое тело и теперь управляла им — неизвестное существо, у которого были свои вкусы и свои желания. Нечто, превосходящее мою природу, оно командовало мною изнутри. Я была одержима им, как религиозные фанатики богом, завладевающим их телом и душой. У Николя все было не так — он продолжал жить своей привычной жизнью, каждое утро просыпался и уходил на работу как ни в чем не бывало. На мой визит к рентгенологу по случаю первой эхографии он опоздал, однако, выходя из кабинета, смотрел на меня со слезами на глазах, и вид у него был потрясенный. Только сейчас, увидев крошечное тельце, двигавшееся на экране, он понял: что-то должно вскоре произойти в нашей жизни.

Для меня самым суровым испытанием являлся полный отказ от алкоголя. Под неодобрительным взглядом моего спутника было невозможно проглотить хоть каплю, чтобы не навлечь на себя немедленного осуждения, вплоть до крайнего уничижения.

Больше не было громкого смеха из-за пустяков, порывов вдохновения, вызываемых опьянением, того восхитительного состояния невесомости, которое наступает после третьего бокала шампанского, когда кажется, что паришь над землей осененная благодатью. Я пыталась заменить алкоголь чем-нибудь еще — безалкогольным пивом «Кэнэда Драй», морковным соком, — но нет, ничего похожего не ощущалось.

Надо мной нависал категорический императив, столь же неумолимый, как лезвие гильотины. Я была ответственна не только за свою, но и за другую жизнь.

Целыми днями я рассматривала перед зеркалом свое тело, которое изменялось и разбухало на глазах. Чувствовала себя неуклюжей и бесформенной в этом новом состоянии, спала на ходу — из-за гормонов сна, выделяющихся при беременности.

На занятиях по подготовке к родам, проходивших в клинике, я оказывалась среди десятка с лишним беременных женщин, осваивавших «щенячье дыхание», и спрашивала себя: продолжаем мы оставаться людьми или же превратились в стадо? Было настолько унизительно собираться всем вместе и перед началом занятий видеть в других, как в зеркале, насколько я сама растеряна и испугана. На улице у меня подкашивались ноги. Походить на всех этих беременных, принимать форму для выплавки новой зародившейся жизни, быть вынужденной тщательно готовиться к родам, чтобы все прошло нормально, делать все как нужно, потому что нельзя шутить с такими вещами, — все это вызывало у меня головокружение.