Тринадцать ведьм - Инна Бачинская

Олег Христофорович Монахов, Монах для своих, путешественник, экстрасенс, психолог и просто бывалый человек, и его друг, Алексей Генрихович Добродеев, «желтоватый» репортер скандальной хроники и ведущий городской специалист-эзотерик по всяким паранормальным явлениям, сидели в первом ряду Красного зала Молодежного театра. Билеты достал Добродеев, у которого все везде схвачено, а кроме того, он дружит с режиссером Виталием Вербицким. Давали «Макбет», что было «мощным культурным протуберанцем на местном театральном горизонте», как заметил Леша Добродеев в одной из своих статей, предварявших премьеру. Каким боком протуберанец к горизонту — оставим на совести автора. В дальнейшем журналист собирался тиснуть материалец о спектакле в «Вечерней лошади», причем наметки, написанные в свойственной журналисту напористой и восторженной манере, были готовы еще вчера, оставалось вставить «оживляжи» с места событий, вроде: «зал взорвался бурей аплодисментов», «ужас сковал присутствующих», «публика замерла, не в силах противиться…», а также всякие новаторские стилистические находки вроде «протуберанца». Много замечательных слов посвящалось выдающемуся режиссеру Виталию Вербицкому, который сумел донести до аудитории суть и дух самой кровавой шекспировской трагедии.

«Признаться, — нагнетал Добродеев, притворяясь простачком, — поначалу я воспринял скептически намерение Виталия, уж очень высоко он замахнулся, но, просидев, затаив дыхание, все три часа спектакля, я понял, как сильно ошибался! Вербицкий потряс меня в очередной раз! Ему удалось ухватить и передать… — Тут был пропуск, так как Добродеев пока не придумал, что именно удалось ухватить и передать Вербицкому. — Чем доказал, что…»

— Не люблю этой пьесы, слышишь? — перебил поток мыслей журналиста Монах.

— Ты не любишь «Макбет»? — поразился Добродеев.

— Ш-ш-ш! — зашипел Монах. — Не повторяй названия, не к добру. Можешь сказать «проклятая пьеса» или «та пьеса», но никаких названий. А что, должен любить?

— Не смеши меня! — хихикнул Леша Добродеев. — Ты веришь в эту галиматью? Любой культурный человек должен.

— Верь не верь, а факты вещь упрямая, как любят повторять все уважающие себя следователи из криминальных романов. Насчет «должен» в корне не согласен. Пьеса незаурядная, не спорю, но любить или не любить — дело вкуса. Вообще мне трудно представить себе особь, которой это может понравиться. А ходят в основном из-за личности актеров. Я, например, никогда не видел на сцене нашу местную знаменитость… этого… как его? Потому и поддался.

— Как его! — фыркнул Добродеев. — Петр Звягильский! Корифей и классный мужик. Факты… Какие еще факты? Ты веришь в проклятье? Ха! Трижды ха. Не ожидал. Ну, читал! Все актеры, игравшие леди Макбет, рано или поздно умерли. Это вроде проклятия фараонов — все археологи тоже умерли. Рано или поздно. А ты, Монах, доверчив, как…

— Для репортера, который пишет о летающих тарелках, ты, Леша, удивительно бескрыл, — перебил Монах. — На премьере пьесы в «Глобусе»… если память мне не изменяет, в одна тысяча шестьсот каком-то году, внезапно скончался актер, игравший леди Эм… не к ночи будь помянута эта славная женщина. Тогда женские роли играли мужчины, как тебе известно… должно быть. Спектакль хотели отменить, но автор не позволил и сыграл сам. Артисты, как ты знаешь, народ суеверный, вся труппа была страшно перепугана, тряслась от ужаса и играла как на похоронах. Тем более сплошные проклятья, предательства и реки крови. Как признался один из них, он все время ожидал: то ли подмостки рухнут, то ли пожар, то ли еще какая напасть. Публика затаила дыхание и готова была удариться в панику. А начало помнишь?

— Не припоминаю, — наморщил лоб Добродеев. — Какие-то ведьмы…

— Какие-то ведьмы! — фыркнул Монах. — Для гуманитария и любителя наследия великого барда более чем скромно. В чем там дело, хоть знаешь?

— Ну… в общих чертах. После битвы с кем-то там король Дункан остановился в замке Макбета, а тот его убил, потому что леди Макбет хотела стать королевой. И многих других тоже.

— С кем-то там… С норвежцами! Ладно, живи пока. Ведьмы, Леша! Ведьмы — это серьезно. В те времена их было немерено, гадили, как могли, и народ старался держаться от них подальше. Представляешь себе настрой публики — внезапная смерть актера, ведьмовские проклятья, море трупов. Тем более считается… только это между нами!

— Сейчас не меньше, — пробормотал Добродеев. — Ведьм…

Монах понизил голос, и журналист наклонился к нему, чтобы не пропустить ни слова. В проклятья он, разумеется, не верил, но тема была перспективной, и он уже прикидывал, как изменить угол подачи и всунуть эту чертовщину в статью, шестеренки в голове резво закрутились… Ну, там, набуровить мистики, колдовства, всяких страшилок, личные впечатления от премьеры, от которых мороз по коже, не забыть предчувствия, тоску в сердце, кошмарный сон накануне премьеры, разлитый кофе, рассыпанную соль и вой соседской сучки… дрянная все-таки собака! Встряхнуть читателя и подарить ему праздник. Поменять акценты и углы! Как сказал один известный писатель романов-ужасов: «Что может быть прекраснее доброго смачного ужастика на ночь!» Как-то так. Публика любит, когда ее пугают. Молодец Монах!

Первые строчки вылупились с ходу: «Вечер премьеры «Той пьесы» не предвещал ничего худого. Светила полная луна. К ночи похолодало и прояснилось. Все было как обычно… если бы не крайне неприятный эпизод в самом начале, у входа в Молодежный…» Или наоборот: «Все словно предвещало несчастье — и кроваво-красная полная луна, проплывающая в черном небе, и вой беспризорной собаки, и ледяной ветер, пронизывающий до самых костей. Кроме того, крайне неприятный эпизод…»

Тут надо придумать нечто, решил Добродеев. Хорошо бы, неизвестная страшная старуха, потрясающая клюкой, прокляла Молодежный в целом и режиссера Виталия Вербицкого в частности за… Тут надо снова подумать. Может, режиссер соблазнил ее внучку. За разврат, допустим. Призвала кару небес, так сказать. Или за увлечение порно в перепевах классики, что вызывало как горячий интерес публики, так и горячее неприятие всяких ретроградов-литературоведов. И голос визгливый, и руку подняла и грозит кривым черным пальцем. Вполне возможно, учительница литературы на пенсии. И луна вдруг спряталась за тучу. И упала тьма кромешная… тут можно провести аналогию с преисподней — темень как в преисподней! Тут бы не помешал раскат грома… чтоб рявкнуло от души!

«Публика, преисполненная дурных предчувствий, замерла, не в силах пошевелиться, неприятный ледяной холодок пробежал по спинам присутствующих…»

Шестеренки в голове Леши Добродеева крутились все резвее, мысли наталкивались друг на друга и кружились как в водовороте. Леша замер и уставился на пустую еще сцену.

— Шекспир увлекался оккультизмом и вставил в текст реальные сатанинские приговоры, что доказано, — продолжал Монах, не подозревая, что журналист впал в транс. — Каждый спектакль сопровождался какой-нибудь пакостью — то внезапной смертью актера, то бурей, то падением в оркестровую яму директора театра во время приветственной речи. Ее сто лет не ставили, а музыку, написанную для пьесы, с тех пор не исполняют, боятся, а некоторые сцены вообще переписаны…