Ушедший мир - Деннис Лихэйн

– Пять лет… – Тереза не могла поверить собственным ушам.

– И два месяца, – сказал Арчибальд Болл, и его мечтательный взгляд скользнул с ее талии на грудь. – Завтра вы это скажете, а послезавтра мы посадим вас в автобус.

Значит, завтра вечером, решила Тереза, он ее навестит.

На это ей было наплевать – за пять лет, за шанс вернуться домой, когда Питеру исполнится восемь, она трахнулась бы не только с окружным прокурором Арчибальдом Боллом, но со всем его офисом и считала бы, что ей повезло, потому что ей не оденут металлической шапки и не пропустят через нее десять тысяч вольт.

– Значит, договорились? – спросил Арчибальд Болл, разглядывая уже ее ноги.

– Договорились.

В суде, когда ее спросили, что она хочет сказать, Тереза ответила: «Признаю свою вину», и судья вынес приговор: «Тысяча восемьсот девяносто дней, за вычетом срока, проведенного в предварительном заключении». Терезу отвезли обратно в тюрьму, дожидаться следующего утра, чтобы отправиться в Рейфорд. Вечером, когда ей сообщили, что пришел посетитель, она ожидала, что из темного коридора перед ее камерой появится Арчибальд Болл с оттопыренной ширинкой на льняных брюках.

Вместо него появился Джимми Арнольд. Он принес ей на ужин холодную жареную курицу и картофельный салат. В ближайшие пять лет ее ждала тюремная баланда, потому Тереза набросилась на курицу и потом даже облизала пальцы, отбросив всякую видимость хороших манер. Джимми Арнольда все это нисколько не смутило. Когда она вернула ему тарелку, он протянул ей фотографию: она с Питером, который сидит на кухонном столе. И ее портрет, нарисованный Питером: неправильный овал, кривой треугольник с одной палочкой, то есть рукой, и без ног. Рембрандт, да и только, если учесть, что ему, когда он это нарисовал, только что исполнилось два года. Тереза смотрела на эти подарки, которые принес Джимми Арнольд, и старалась не выдать своих чувств голосом или взглядом.

Джимми Арнольд заложил ногу за ногу и потянулся на стуле. Громко зевнул и сухо кашлянул в кулак. Потом произнес:

– Нам будет не хватать тебя, Тереза.

Она доела остатки картофельного салата.

– Я вернусь раньше, чем вы успеете соскучиться.

– Мало у кого есть такие способности, как у тебя.

– Составлять букеты?

Он хохотнул и внимательно посмотрел на нее:

– Нет, я о другом.

– Ну, тут нужно только не брать близко к сердцу.

– Нет, не только. – Он погрозил ей пальцем. – Не нужно недооценивать себя.

Тереза пожала плечами и снова посмотрела на свой портрет, нарисованный сыном.

– Раз уж тебе предстоит отдыхать, – продолжал он, – скажи, кто, по-твоему, лучше тебя заменит?

Она поглядела в потолок, потом на ряд камер напротив.

– В составлении букетов?

Он улыбнулся:

– Да, назовем это так. Так кто же лучший флорист в Тампе, кому передать твой титул?

Думать долго ей было ни к чему.

– Билли.

– Кович?

Она кивнула:

Джимми Арнольд обдумал ее ответ.

– По-твоему, он лучше Мэнка?

Она кивнула.

– Мэнк всегда заметный.

– А в чье дежурство лучше работать?

Тереза не поняла вопроса:

– Дежурство?

– Кого из детективов.

– Ты хочешь сказать, местных?

Он кивнул.

– Ты… – Она окинула взглядом камеру, словно желая убедиться, что находится все еще здесь и все еще на этом свете. – Ты хочешь нанять местного исполнителя для местного клиента?

– Боюсь, что так, – ответил он.

Это шло вразрез с двадцатилетней политикой Короля Люциуса.

– Почему?

– Нужен человек, знакомый клиенту. Иначе близко к нему не подойти. – Он выпрямил скрещенные ноги и обмахнулся шляпой. – Если ты считаешь, что Кович годится для такого дела, я наведу справки.

– А у клиента есть основания подозревать, что его жизнь в опасности?

Джимми Арнольд задумался и в итоге кивнул:

– Он в нашем бизнесе. Мы ведь все спим вполглаза, разве не так?

Тереза кивнула:

– Ну, тогда вам нужен Кович. Все его любят, хотя никто не знает за что.

– Теперь давай подумаем об участке и о том, кто из детективов будет работать в выбранный день.

– Что за день?

– Среда.

Она перебирала в уме фамилии, полицейские смены и возможные планы действий.

– В идеале, – начала она, – Ковичу лучше провернуть дело между полуднем и восьмью часами, в Айборе – Порт-Тампе – или в Гайд-парке. Тогда на вызов, скорее всего, приедут детективы Фини и Боутмен.

Джимми Арнольд беззвучно зашевелил губами, запоминая фамилии и расправляя складку на штанине, потом слегка нахмурился:

– А полицейские соблюдают церковные праздники?

– Наверное, если католики, то да. А что за праздник?

– Пепельная среда.

– Ну, Пепельную-то среду не особенно и отмечают.

– Разве? – Он, похоже, в самом деле не понял. – Я давно не был в церкви.

Она объяснила:

– Идешь к мессе, священник рисует тебе на лбу крест влажной золой, и уходишь. Вот и все.

– Вот и все, – повторил он шепотом. Он рассеянно улыбнулся, глядя по сторонам, словно немного удивляясь, что находится в таком месте. Затем встал. – Желаю удачи, миссис Дель Фреско. Мы еще встретимся.

Она смотрела, как Джимми Арнольд поднимает с пола портфель, и, зная, что этот вопрос не следует задавать, не смогла удержаться.

– Кто же клиент? – спросила она.

Он посмотрел на нее сквозь решетку. Если она знала, что этот вопрос не следует задавать, то он так же знал, что на него не следует отвечать. Однако все в их кругу были наслышаны о парадоксальном характере Джимми Арнольда: спроси его о каком-нибудь пустяке, касающемся его клиента, он не скажет ни слова, хоть подпали ему мошонку. Но обо всем остальном расскажет во всех подробностях.

– Ты действительно хочешь знать? – спросил он.

Она кивнула.

Он оглянулся на темно-зеленый коридор, наклонился к решетке, прижался к прутьям лицом и сказал:

– Джо Коглин.

Утром она села в автобус, чтобы проехать в нем двести миль на северо-восток. Флорида вдали от моря была непохожа на прибрежную – с голубым океаном, с белым песочком, с белыми утрамбованными ракушками на автомобильных площадках. В глубине материка она была выгоревшая, истощенная засухами и пожарами. Шесть с половиной часов автобус прыгал по ухабам плохих дорог, и почти все, кто им попадался на глаза через окна автобуса, – белые, черные, индейцы – казались чересчур тощими.