Горькая истина. Записки и очерки - Леонид Николаевич Кутуков

— «Есть ли какие-нибудь претензии?» — говорит Генерал. Молчание. Вдруг голос.

— «Так точно, Ваше Превосходительство». Все замерли. Генерал подходит к говорившему.

— «Ну в чем дело, мой друг?»

— «А вот Ваше Превосходительство, таракан в супе» — говорит юнкер, показывая тарелку.

Генерал не спеша одевает на нос пенсне, нагибается к тарелке, находит злополучное насекомое, вынимает его ложкой из супа и самым добродушным голосом:

— «А вот его больше и нет».

Атмосфера разрядилась. Все были довольны. Генерал пошел дальше.

Производство

Тогда нас с «прапором» поздравят,

Погон со звездочкой дадут,

И в снаряжение нарядят

«Остаток денег» отдадут…

Пройдут минуты наслаждения,

Не будет денег ни гроша,

Тогда поедем в батальоны,

Не зная ровно ни шиша.

30 ЯНВАРЯ 1917 ГОДА. Наступило утро дня производства. Одеты все уже в форму пехотных Прапорщиков. Укладываются чемоданы, записываются адреса, подсчитываются деньги. У некоторых их совсем мало — проиграны в карты: игра шла «в счет производства». Сначала играли на наличные, потом проиграли бинокли, часы, а потом и деньги, выдаваемые при производстве.

Но заметна всеобщая веселость, все рады надеть форму русского офицера, ехать домой в кратковременный отпуск и разлететься затем по всей России по запасным батальонам.

Приказано строиться. Одеваются юнкерские шинели поверх офицерских гимнастерок. Курсовые офицеры улыбаются. Выстраивают нас на небольшом плацу. Настроение приподнятое и радостное. Ждем. Наконец приезжает Генерал Лазаревич.

— «Смирно, господа офицеры!», — командует Начальник Школы Полковник Барон де Пеленберг[21].

Торжественная минута.

— «Поздравляю с Монаршей милостью», — говорит престарелый Генерал. — «Вы производитесь в офицеры. Нашему обожаемому Государю-Императору ура!»

Дружное ура несется ему в ответ. Генерал уезжает. Мы продолжаем стоять в строю и не знаем, что делать дальше. К нам подходит наш курсовой офицер Поручик Платицын[22]:

— «Поздравляю, господа» — говорит он и улыбается лукаво — «разрешите отвести вас в казармы?»

Мы просим. Он командует:

— «Господа офицеры. Напра-во, ряды вздвой, равнение налево шагом-марш». Все довольны и смеются.

Вот я и офицер в 19 лет.

Каждый из нас надел высочайше утвержденный школьный нагрудный знак: университетский значок, со скрещенными мечами и с крыльями Императорских орлов. Мы — так называемый «студенческий выпуск».

Леонид Кутуков, портупей-юнкер Третьей Петергофской Школы прапорщиков. Январь 1917 г.

Запасный батальон Лейб-гвардии Московского полка

После производства я возвратился в Петроград, в дом моих родителей. 3 февраля должен явиться к месту службы в Запасный батальон Лейб-гвардии Московского полка.

В Запасном Батальоне Лейб-гвардии Московского полка офицеры разделяются на две категории: Кадровые офицеры, производства еще мирного времени, эвакуированные с фронта вследствие ранений и увечий и, во-вторых, молодые офицеры, отправляемые по мере надобности в действующий полк. Это мы — Прапорщики.

Нас распределили по ротам Учебной Команды для прохождения службы и усовершенствования в военных знаниях.

Ранней весной мы поедем на фронт, чтобы принять участие в большом наступлении, которое должно решить исход войны.

Дисциплина в батальоне железная. Начальник действительно является начальником, всякое приказание исполняется с места, моментально, точно, беспрекословно. Авторитет и звание офицера стоят на недосягаемой высоте. Всякое приказание офицера — закон. Грандиозная махина в 6000 штыков управляется кадровыми офицерами с математической точностью. Их работа происходит в сознании высокого и ответственного долга перед Родиной и с любовью к родному полку. Чувствуется, что Полк не является простым сборищем людей, а что это дружная семья, имеющая свои особые правила, свои вековые традиции, семья, не терпящая в своей среде урода; где все за одного и один за всех; где каждый сам за себя отвечает, перед самим собой и перед всеми. Семья, ответственная за свои поступки перед всей Российской Армией. Велики обязанности каждого члена Полка; но и велика честь служить в Императорской Гвардии…

Все это поражает и покоряет вновь прибывших молодых офицеров и постепенно вливает в общую офицерскую семью; заставляет чувствовать себя сыном своего Отечества и исполнять свой долг перед Родиной в рядах родного полка.

* * *

Необходимые примечания[23]

Несколько слов семейной хроники

Мой дед Николай Алексеевич родился в Рязанской губернии. Женившись на дочери помещика Пензенской губернии, кн. Мансыревой, Марии Павловне, он приписался к пензенскому дворянству. Мой отец, Николай Николаевич, родился в Пензенской губернии. Служил в канцелярии Предводителя дворянства Городищенского уезда. Когда ему еще не было двадцати лет, его родители разорились. Он приехал в Петербург и, не имея никаких связей, поступил конторщиком на Варшавский вокзал.

Моя мать, Екатерина Васильевна, родилась в Борисоглебских Слободах Ростовского уезда Ярославской губернии. Ее отец был крестьянином, деревенским слесарем и токарем. Мне неизвестно, при каких обстоятельствах его старшая дочь, Лариса Васильевна, была отдана в Коломенскую гимназию в Санкт-Петербурге. Окончив ее с золотой медалью, она поступила в Женский Педагогический Институт. Она устроила в Коломенскую гимназию свою младшую сестру (мою мать). Обе они были образованными женщинами, прекрасно владевшими французским языком, а также и немецким. После окончания гимназии Екатерина Васильевна поступила на службу на Варшавский вокзал, где и познакомилась с моим отцом.

Их брак не захотел признать мой дед Николай Алексеевич, потому что его сын, столбовой дворянин, женился на дочери бывшего крепостного. Отец мой поступил на службу в Страховое Общество «Россия». Лишь через три года после моего рождения мои родители повезли меня к дедушке в Хвалынск, где и состоялось семейное примирение.

Можно легко себе представить, что меня не воспитывали в сословных, дворянских традициях, а скорее в либеральном духе интеллигенции начала двадцатого столетия. Никаких связей с дворянскими кругами в Петербурге у нас не было, и я не был приписан ни к рязанскому, ни к пензенскому, ни к петербургскому дворянствам. О дворянстве у нас в доме никогда не говорилось. Это была семья русских интеллигентов. Но я знал, разумеется, о принадлежности нашей фамилии к столбовому дворянству. В школе прапорщиков на вопрос ротного командира, я и заявил о моей принадлежности к дворянству, что давало мне возможность выйти в Запасный Батальон Лейб-гвардии Московского полка в Петрограде или в Запасный Батальон Стрелков Императорской Фамилии в Царском Селе. Я выбрал Московский полк, так как он был в Петрограде, где жили мои родители. О том же, что стрелки Императорской Фамилии были гораздо «лучше и шикарнее» московцев, я узнал лишь впоследствии.

Сословный тупик

В Запасный Батальон Лейб-гвардии Московского полка 1 февраля 1917 года были выпущены прапорщики трех категорий:

1) Прапорщик Георгиевский, сын нашего полкового врача, из Пажеского Его Величества