Все, что я знаю о Париже - Жанна Агалакова

— Ке-фир.

Я чуть не подавилась от смеха. Потом набрала в легкие воздуха и солировала минут семь: рассказала историю кефира, о его целительных свойствах при похмелье, продиктовала рецепт окрошки и окончательно добила, сообщив, что у нас, в России, кефира столько, что им мажут обгоревшие на солнце спины и делают маски для волос. Софи смотрела на меня потрясенно.

Я умолчала, что мне никогда не приходило в голову его жевать.

Один французский телеканал предложил мне поучаствовать в проекте «Париж глазами иностранных журналистов». Нужно было рассказать, что удивляет, восхищает и возмущает в жизни французской столицы. В качестве примеров показали эпизоды, снятые другими товарищами по цеху: корреспондентка из США безуспешно пыталась поймать на улице такси (это действительно очень сложно), обозреватель из английского журнала тонко иронизировал над тем, сколько в Париже художников и писателей. Мне предложили выбрать любую, милую моему сердцу тему и, сидя перед телекамерой, минут десять «защищать» ее. Пока это была лишь проба.

Я выбрала манифестации.

Каждую неделю в Париже кто-нибудь публично выражает свое недовольство. Полиция перекрывает улицу или площадь, и граждане с плакатами и громкоговорителями требуют чего-нибудь: отмены добавочного налога на ресторанные услуги, запрета на вылов красного тунца, введение нормативов в сфере сексуальных услуг или независимости Тибета. Я наблюдала акции протеста водителей такси, фермеров, выращивающих салат, санитаров психиатрических клиник, трансвеститов и консьержек.

Если повод выпадает масштабный, на улицу выходят десятки тысяч. И тогда полгорода стоит. Но никто никогда не ропщет. Зажатые в пробках граждане терпеливо ждут: протестовать — неотъемлемое право каждого гражданина.

Вокруг всякой манифестации есть свой маленький бизнес. Лоточники предлагают свистки, трещотки и африканские дудки вувузелы, которые по количеству выдаваемых децибелов превосходят полицейские сирены. Арабы подкатывают жаровни с шашлыками и чаны с горячим вином. Если начинается дождь, набегают африканцы и тамилы с гроздьями зонтов. Непременно попадется один или два молодых человека, которые по ходу вручат вам какую-нибудь листовку: «Нет выселению дома номер 7» или «Приходите на распродажу».

Всякая манифестация начинается как праздник: гремит музыка, заводилы выкрикивают речовки, летают шары, развеваются флаги, и все очень воодушевлены.

Почти всякая манифестация заканчивается потасовкой. Молодые и очень молодые люди из эмигрантских пригородов начинают задирать полицию. Вычислить потенциальных задир бывает очень просто: они в капюшонах, надвинутых на глаза, и шарфах, скрывающих пол-лица. Чем больше капюшонов, тем больше вероятность столкновений. Порой бывает очень горячо: водометы, слезоточивый газ, дубинки и наручники. Задиры к организаторам акции не имеют никакого отношения и очень часто даже не знают повода протеста. Они просто недовольны жизнью, и у них с властями свои счеты…

Пристрастие парижан к акциям протеста заразительно. Всякий чужак, проживший в Париже некоторое время, проникается этим мятежным духом и тоже против чего-нибудь протестует.

Как-то в самом центре, на площади Шатле, я увидела большую группу африканцев с барабанами, трещотками и громкоговорителями. Они потрясали кулаками в сторону префектуры, которая располагается почти напротив, через мост. Африканцы шумели так, что перекрывали уличный гул в этом весьма и весьма оживленном месте. На растянутом на всю площадь плакате было написано: «Нелегалы в опасности!»

Прямо так и написано: «Нелегалы в опасности!»

Справа и слева от протестующих стояли полицейские и вежливо следили, чтобы никто из нелегалов нечаянно не вывалился на проезжую часть.

Сами французы говорят, что манифестации — национальный вид спорта, который требует постоянных тренировок. Французы всегда готовы протестовать.

Однажды я снимала репортаж в парижском университете Пари-5. Было раннее утро. В штабе шли последние приготовления к манифестации. Это было самое начало яростной борьбы за отмену Закона о первичном найме на работу (борьба закончилась успехом — закон отменили). На полу лежал растянутый транспарант. На нем было написано: «Жуссье в борьбе!»

Жуссье — так иногда называют Пари-5, который находится в одноименном квартале.

— Всю ночь рисовали? — спросила я, имея в виду транспарант.

— Что вы! Этому уже лет семь, — ответил мне профсоюзный активист. — Мы его всегда используем. У него надпись нейтральная, на все случаи жизни — Жуссье в борьбе! — лучше не скажешь.

И вправду лучше не скажешь, подумала я, вспомнив, что когда-то у нас тоже рисовали транспаранты на все случаи жизни. Случаев было два: 7 ноября и 1 мая.

… Когда мои 10 минут, отведенные на изложение темы, истекли, в студии стояла неловкая тишина. Провожали меня уже не так радушно, как встречали. «Мы вам позвоним», — сказали мне.

Никто не позвонил.

Я и не сомневалась. Можно иронизировать над пристрастием французов к шарфам и изысканной кухне, возмущаться отсутствием такси, но право на протест — это святое. Это очень по-французски. Над этим шутить нельзя.

«Лягушатниками» французов стали называть англичане. Из всей Западной Европы только они категорически не едят лягушек, а соседи французов — швейцарцы, испанцы, бельгийцы, итальянцы — земноводными не брезгуют.

До середины прошлого века лягушек во Франции ели тоннами. Так ели, что почти всех съели, и в 1980 году ловля земноводных, а также разведение их для последующего употребления в пищу были запрещены законом. Теперь со своими лягушками французы «на вы».

Каждый год по весне, едва пригреет солнышко, сотни добровольцев по всей стране начинают рыть вдоль автотрасс канавы и устанавливать экраны из пленки. Дело в том, что лягушки по весне мигрируют: живут они в одном месте, а размножаются в другом. Порой им приходится пересекать приличные расстояния, и далеко не все добираются до заветного болота. Многие потерявшие от любви голову гибнут под колесами машин. Слава богу, есть добровольцы!

Ночью квакушки, не в силах перепрыгнуть барьер из пленки, скапливаются в канавах. А на рассвете эти милые сердечные люди, отпросившись предварительно с работы, собирают их, непутевых, и, рискуя собственной жизнью, переносят на руках на другую сторону трассы.

Это благородная добровольная миссия очень поддерживается общественностью.

Я представляю диалог такого добровольца со своим работодателем:

— Месье Н., отпустите меня завтра.

— А что такое?

— У лягушек гон пошел. Без меня не справятся…

— Конечно, иди. Дело важное…

К этой акции привлекают также школьников. По-французски это называется буквально «развитие чувствительности у населения». Чтобы оно, это молодое население, подходило к лягушкам с чувством, а не только с вилкой и ножом.