Домино - Росс Кинг

На вечеринку он явился из-за леди Сакариссы Ласселлз — а вернее, его привела сюда надежда вновь ее здесь увидеть. Он познакомился с ней прошлым вечером на Тоттнем-Корт-роуд, где мы в «Чайных садах Адама и Евы» играли в голландские кегли. Я тут же заподозрил, что леди Сакарисса, дочь недавно провозглашенного пэра, оставила в душе моего друга неизгладимый отпечаток: в ее присутствии он заиграл вдохновенно, исполнившись необычной жажды победы.

Я последовал за Топпи в переполненную гостиную, где мы отведали пунша. За пуншем Топпи просвещал меня насчет имен и званий сановных гостей, но, завидев наконец личико леди Сакариссы (она оживленно беседовала в другом конце комнаты с группой игроков), тут же умолк. Извинившись, он поспешил в уголок под канделябр, где вскоре у них с леди Сакариссой начался обмен приседаниями и поклонами.

Я же перевел взгляд на других гостей — Достойнейших Особ, как назвал их почтительным шепотом Топпи, когда мы взбирались по парадной лестнице, похожей на мраморный каскад, текущий меж парами каннелированных колонн. Это были самые богатые, родовитые, блестящие фигуры бомонда, сплошь надушенные и напудренные; их шляпы украшали золотые кружева, шпаги — серебряные рукоятки, тела облекали наинаряднейшие придворные туалеты, парчовые, в гофрированных оборках. На чьей-то белой груди сияло бриллиантовое ожерелье — дар Индии или Аравии; в чьей-то высокой, искусно сплетенной прическе играли при свечах рубины, меж тем как носительница этого сооружения заливалась смехом в компании красивого юного джентльмена с мушкой на нарумяненной щеке. На декольтированных лифах некоторых дам, в красивых каскадах их волос я с изумлением обнаруживал детали моды, поистине из ряда вон выходящей: букеты свежих цветов, виноградные гроздья и даже мелкие овощи, словно бы там и произраставшие, или же крошечные модели карет, в которые были впряжены игрушечные лошадки. Что подумали бы обо всем этом добродетельные и здравомыслящие матроны Аппер-Баклинга, спросил я себя.

Но — вот уж чудо из чудес — иные джентльмены не уступали дамам в необузданной эксцентричности нарядов, далеко перешагнувших границы привычной моды. Туго стянутые камзолы и штаны поражали глаз смелым узором, наподобие африканской зебры, или же яркими цветами, заимствованными у павлинов и канареек; из часовых карманчиков свешивались неимоверной длины золотые или серебряные цепи, на которых болтались блестящие часы (а то и две пары) явно несообразного размера. Каждый из этих франтов в одной руке сжимал крошечный бинокль, через который довольно критически озирал собравшихся, а в другой — гигантскую трость, декорированную желтыми кисточками. Попеременно он откладывал эти предметы в сторону, чтобы пригладить шелковый галстук, завязанный большим бантом под подбородком, или поправить миниатюрную треуголку, которая покоилась не совсем на его голове, а скорее — на труднодосягаемых высотах парика. Уравновесив таким образом композицию своего туалета и узрев в бинокль какую-либо интересную для себя особу, франт пускался в противоположный угол помещения чудной, на цыпочках, походкой, выдававшей, как можно было заподозрить, страшные муки из-за не в меру узких штанов и тесных, малюсеньких башмаков.

И все же, какие прекрасные наряды то и дело выхватывал глаз! И какие благородные черты! Я узнал видного члена платы общин: он беседовал со знаменитым актером, сыгравшим недавно роль Отелло на сцене «Друри-Лейн»; поблизости старая герцогиня — приятельница короля — обменивалась сплетнями с неким адмиралом и неким послом (оба были в больших пудреных париках); слева, по соседству от меня, известный своим любвеобилием пэр склонялся в глубоком поклоне перед высокой дамой, чье лицо было скрыто черной маской.

Единственным из гостей, не способным похвалиться ни богатством, ни родословной, ни чинами, — помимо, разумеется, меня самого — был, по всей видимости, пожилой джентльмен, всецело ушедший в созерцание пряжек своих башмаков. Его пудреный парик и элегантный, вполне соответствующий случаю наряд могли бы произвести гораздо большее впечатление, если бы не иссохшие члены и увядшее лицо, которое я сравнил бы по колориту и фактуре с растрескавшейся корочкой на яично-молочном креме, когда этот последний моей матери не удавался. Густая сетка морщин и болезненный цвет кожи делали этого господина похожим на египетскую мумию. Он занимал плетеный стул у окна, к которому периодически обращал взор, когда уставал любоваться своими пряжками; можно было подумать, он тревожно ожидает чьего-то прихода.

Описанный гость выглядел не настолько выигрышно, чтобы надолго приковать к себе мое внимание, и вскоре я обратился к другим, более духоподъемным персонажам. Начались танцы, и я, осушив вторую чашу пунша, подумывал присоединиться к кружащимся на паркете парам. Однако, поскольку большая часть компании недавно прибыла из Длинного Зала в Хэмпстеде, леди не расположены были танцевать менуэты. Я попытал счастья у нескольких юных чаровниц, но все они ответили вежливым отказом, сославшись на упадок сил после предыдущей ассамблеи. При всем том я не мог не заметить, как буквально через несколько минут все они поочередно испытали новый прилив энергии (на сей раз приглашение исходило от юного лорда).

Оставив свои замыслы, я обнаружил себя в компании троих джентльменов: они заметили мой неуспех у дам и великодушно позвали к карточному столу, на партию в вист. Когда я признался, что не обучен этой игре (вспомните, что я вырос в семье священника), один из них терпеливо объяснил мне ее смысл и правила, другой же, изъяв у меня чашу, любезно наполнил ее вновь. Некоторое время мы ставили по три пенса, и я, оказавшись способным учеником, быстро наловчился и вскоре разбогател на полкроны. Новые друзья принялись поздравлять меня и расхваливать мой ум. Они просили дать им отыграться — я незамедлительно согласился, поскольку мне понравилось их общество, а кроме того, фортуна до сих пор взирала на меня благосклонно. Мы удвоили ставки и возобновили игру. Я почти не сомневался, что увеличу свой выигрыш, но после единственной удачной партии везение от меня отвернулось, а затем окончательно перешло к одному из моих соперников, мистеру Ларкинсу, джентльмену с биноклем и тростью, украшенной кисточками. Соответственным порядком я лишился не только выигранной полукроны, но и всей прочей своей наличности. Партнеры не отказывали мне в возможности восполнить потери, однако пришлось сослаться на плачевное состояние моего кошелька.

— Поймите, на сегодняшний день я всего лишь бедный художник, пока что неизвестный миру. Однако, — поспешил я добавить к этому признанию, — считаясь весьма искусным портретистом, я с немалыми надеждами смотрю в будущее.

Это заявление не оставило моих компаньонов равнодушными.

— Я еще прежде заметил, что вы неглупый юноша, — отозвался партнер мистера Ларкинса, джентльмен в красной, как кларет, жилетке, затканной серебряными нитями. Когда я назвал свою профессию, он улыбнулся с одобрительным видом и тут же поспешил мне на помощь. Под толстым слоем пудры и мышино-серыми мушками его лицо хранило выражение любезности и благорасположенности. — Уверен, вы сможете поправить свои дела, как в картах, так и в профессиональных занятиях, — продолжал он, — посему я готов ссудить вам гинею или даже две, чтобы наша игра продолжилась.