Имперская жена - Лика Семенова

— Моя дочь Сейя, ваша светлость.

Я поклонилась как можно ниже, но мною двигало вовсе не почтение, а желание отстраниться, как можно дальше. Едва пробормотала:

— Ваша светлость.

— Надо же… Эти голые камни порождают прекрасные цветы, господин Орма.

Внутри все немело. Но мне не оставалось ничего, кроме как разогнуться и поднять глаза.

4

Сбылись худшие опасения. Передо мной стоял высокий грузный старик с тронутыми сединой черными волосами, завитыми в тугие глянцевые локоны, спадающие до пояса. Продолговатое надменное лицо с провисшим подбородком над узлом белоснежного галстука, холодный голубой взгляд, оттеняющий камни серьги. Не слишком длинной — значит, этот гость был не таким и высокопоставленным. Капризно оттопыренная полная нижняя губа будто стремилась к острому кончику слегка крючковатого носа.

Я непозволительно открыто и долго смотрела в это лицо, не в силах отвести глаза. Будто искренне надеялась, что вот-вот случится чудо, и чванливый старик обратится кем-то более молодым и приятным. Но чуда не происходило, и меня наполняло жаром. Я чувствовала, как покраснели щеки. Нет, не совсем старик… этот высокородный, возможно, был немногим старше отца. Не молодой и не старик. И от этой мысли почему-то становилось еще невыносимее. В старике можно было бы искать немощь, а этот… не оставлял никаких шансов.

Он не отрывал взгляд от моего лица. Я видела, как в льдистых глазах отражалось какое-то острое удовлетворение. Кажется, он был мною доволен, до какой-то мимолетной колючей ненависти… Наконец, я нашла в себе силы опустить голову. В глазах темнело, в ушах отдавались удары разогнанного сердца. Я вздрогнула, услышав голос высокородного:

— Истинный цветок, господин Орма. Если нрав вашей дочери столь же прекрасен, как и лицо — вы владеете сокровищем.

Отец приблизился на шаг, поклонился:

— Благодарю за столь высокую оценку, ваша светлость. Ее нрав не заставит вас краснеть.

Зато краснела я, чувствуя, как по шее прокатывают к щекам волны жара. К тому же отец бесцеремонно лгал. Он никогда не считал меня ни кроткой, ни покладистой, ни послушной. Я не слишком удовлетворяла его представлениям об идеальной дочери. Хотя порой мне казалось, что в его глазах идеальная дочь — дочь несуществующая.

Я больше не смела поднять голову. Но лишь потому, что не хотела видеть эти глаза, эту капризную розовую губу. Меня скручивало от отвращения. Я боялась, что ноги попросту унесут меня прочь, сами собой. Сейчас, как никогда, я бы предпочла оказаться запертой в темной холодной штольне. Убежать, спрятаться. Если этот высокородный обмолвился о моем нраве, значит ли это, что ему пообещали покладистую безмолвную жену? Вдруг он откажется, не найдя меня таковой?

Я смотрела, как колыхались полы его серо-голубой муаровой мантии, чувствуя, как сердце ускоряется до невозможной скорости. И пусть отец накажет меня… Пусть. Я даже была согласна до конца жизни остаться без сладостей. Если нужна жертва — я готова. Но мне хватило одного-единственного взгляда, чтобы понять, что я ни за что на свете не хочу становиться женой этого неприятного человека. Будь он сто раз высокородный.

Я услышала голос отца:

— Дочь моя, тебе оказана высочайшая честь. По повелению нашего императора Пирама III его светлость господин Марк Мателлин проделал долгий путь ради тебя.

Я молчала. Так и смотрела под ноги, не в силах поднять голову. Пауза затянулась — это становилось неприличным. Повисла удушающая тишина, нарушаемая лишь свистом ветра и редким острым потрескиванием кислородного купола. Отец нарочно упомянул императора. Чтобы надавить. Чтобы показать, какой груз ответственности отныне ложится на меня. О да… если я начну своевольничать, это обернется катастрофой.

Я подняла голову, но не взгляд:

— Я благодарна его светлости за оказанную честь.

Казалось, отец ждал моего ответа. То, что он кивнул, я заметила по движению тени. Он прошел мимо меня, расшаркиваясь перед Мателлином:

— Прошу в дом, ваша светлость. Уже все готово к обеду. Вы, бесспорно, утомились с дороги.

— Бесспорно…

И меня передернуло от его голоса, манеры тянуть буквы, подчеркивая собственную важность. Я так возненавидела Марка Мателлина в этот миг, что, наверное, смогла бы убить. И тут же ужаснулась собственным мыслям.

Я почувствовала, как моей руки коснулись мягкие теплые пальцы — мама. Я вздрогнула всем телом, подняла глаза. Ее испуганное лицо было бледным, будто выточенным из мрамора. Но я лишь поразилась ее необыкновенной красоте. Мама была достойна самых роскошных дворцов, но, как узница, оказалась заключена на этой каменной планете. Рядом с человеком с каменным сердцем.

Я бросила быстрый взгляд в спину отца, убеждаясь, что тот не смотрит, накрыла мамины пальцы своими:

— Неужели это мой будущий муж? — Я затрясла головой: — Мамочка, пусть это будет неправдой!

Она ничего не ответила, лишь сильнее сжала пальцы, будто призывала держать себя в руках. И этот крошечный мимолетный жест отнял последнюю надежду. Если маме нечем было приободрить меня — то не было ни единого шанса.

Мама оставила меня, бесшумно нагнала отца и заняла свое полагающееся место. Я, не чувствуя ног, брела за Лецием. Озиралась, толком не различая ничего вокруг. В голове, как навязчивое пищание таймера, билась мысль о том, что я больше никогда не увижу эти скалы. Желтое небо, огромное белое солнце. Я столько раз воображала, что уеду отсюда, столько раз мы с Индат мечтали, сочиняли глупые цветастые небылицы… Теперь я не хотела уезжать. Тем более с этим отвратительным чужаком. Все это совсем не походило на мечты. Теперь казалось, что я погружаюсь в какой-то неотвратимый кошмар. Вязну с каждым шагом.

Я смотрела, как отец с гостем поднимаются по широкой каменной лестнице. Пыльно-бурой, как и все здесь. Как выделяется на фоне камня светлым пятном серо-голубая мантия Марка Мателлина, как колышутся его почти женские локоны. Черные волосы отца струились по прямой спине гладким шелковистым водопадом. Эта графичная четкая строгость казалась более уместной в суровом окружении. Мателлин выглядел инородным. Будто запустили цветастого раздутого петуха в стаю серых горных голубей.

Я поднималась по ступеням вслед за Лецием, едва шевелила ногами. Отстала на пару десятков шагов. Только потом поняла, что мне в затылок буквально дышат рабы Марка Мателлина, которым не позволено идти передо мной. Какой бы ничтожной не казалась наша семья, но мы были и остаемся чистокровными высокородными. Я подхватила невесомое облако юбки, глубоко шумно вздохнула и поспешила наверх.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

В большой зале было