Философия повседневных вещей, 2011 - Вячеслав Корнев

Ребенок методом проб и ошибок выделяет из мира вещей игрушку, которая наиболее полно выражает его бессознательные запросы. Взрослый придирчиво оценивает рекламные послания, всевозможные «выгодные» предложения, пробует вещь на запах, цвет, вкус и затем покупает то, что заранее (возможно, с самого рождения и первых детских фиксаций) лишь дублирует структуры его внутренней топологии.

Но как фактически ребенок и взрослый понимают, что именно эта вещь является особенно желанной? Попробуйте отнять у того или другого не самую ценную игрушку, сделайте вид, что ее объявленная ценность не вызывает у вас ни малейшего интереса... В фильме Микеланджело Антониони «Фотоувеличение» (Blow-up, 1966) есть замечательная сцена. Герой картины фотограф Томас оказывается на концерте культовой рок-группы. Вдруг недовольный звуком гитарист в щепки разбивает инструмент и бросает уже не обломки, но сувениры прямо в зри-

* Лакан Ж. Этика психоанализа. С. 70.

18

тельный зал. Экзальтированные поклонники группы давят друг друга, стараясь вырвать из рук конкурентов частицы этой чисто символической драгоценности. Томасу везет, и он оказывается обладателем гитарного грифа. Прижимая его к груди и отбиваясь от атак преследователей, Томас выбирается из клуба наружу, оказывается на почти безлюдной улице. Здесь он оценивающе вертит в руке испорченный кусок дерева, а затем бросает на тротуар. Далее гриф поднимают парень и девушка - похожие на тех молодых людей, что бесновались на концерте, - и, так же недоуменно осмотрев бывший сувенир, отправляют его себе под ноги.

Так работает принцип желания: мы добиваемся лишь того, что желают другие, что ценно в их глазах, что намагничено чужим интересом, завистью и ревностью. В лакановской категории objet a (объект-причина желания) буква «а» - сокращение от фр. autre («другой»)16. Только «другой» - конкретный человек (autre - «маленький другой») или некая социальносимволическая инстанция (Autre - «большой Другой»): закон, порядок, общее мнение, вождь, Бог и т. п. - включают гравитацию желания. Лишь само существование «другого» делает возможным символический обмен, повышение и понижение котировок на бирже социальных приоритетов.

Значит, настоящая цель - желать то, что желают другие, вожделеть не вещь, но опосредованность вещи чужим желанием:

Желание, направленное на природный объект, человечно только в той мере, в какой оно «опосредовано» Желанием другого, направленным на тот же объект: человечно желать то, что желают другие, - желать, потому, что они это желают17.

Но это означает еще и то, что предмет желания должен быть практически недоступен. Другой блокирует доступ к объекту моего желания, - и только тогда это желание просыпается (в качестве зависти, например). Другой освобождает объект, снимает запрет, - и недефицитная неэксклюзивная вещь становится безынтересной.

Когда в детстве я коллекционировал марки, едва ли не главным объектом моего желания было выменять у приятеля золоченый, удивительно красивый прямоугольник с картиной Веронезе «Диана». Но тот знал, как сильно мне необходима эта марка, и постоянно лишь дразнил мой интерес, подначивал и провоцировал, так что сделка всякий раз откладывалась. Наконец, спустя лет пять, он уступил мне заветную марку - и с этого момента мое коллекционерское рвение сошло на нет. Вскоре я вообще забросил каталоги и кляссеры в дальний угол - реализованное желание обесценило коллекцию целиком.

В комментированном Александром Кожевым переводе гегелевской «Феноменологии духа» особенно видно, на чем основывается неудовлетворенная диалектика желания. Begierde («желание», «вожделение») здесь - это декорация какой-то внутренней пустоты, это постоянное перенацеливание, переключение, трансформация интереса:

Ведь что такое Желание, если взять его как Желание, т. е. до удовлетворения, как не вдруг раскрывшееся ничто, зияние, пустота (un vide irreel), как наличное отсутствие чего-то (la presence de l’absence d’un realite). Желание - это совсем не то, что желаемая вещь, совсем не то «что-то», существующее на манер наличной вещи, чего-то неподвижного, неизменно себе-тождественного18.

Предмета желания, по сути, не существует. Ведь как только объект влечения обналичивается в определенную и потребляемую вещь, сразу находится вещь другая и вещь у другого - более интересная, завидная, интригующая. Желание теряет связь с конкретным предметом, начинает скользить по поверхности всей серии сходных означающих. Если бы Томас из «Фотоувеличения» оставался со своим трофеем в клубе и там его вечно бомбардировали чужими желаниями, то обломок гитарного грифа еще мог бы остаться ценностью. Если бы время и пространство совершенно случайного выбранного объекта желания (самого Томаса или тех молодых людей на тротуаре) постоянно испытывали бы давление чужих взглядов, то вещь была бы Вещью, а не просто элементом природы. Если бы мой приятель не поменял мне бесценную, как казалось, марку, возможно, я до сих пор оставался бы коллекционером. Если маленький ребенок бросает на пол игрушку и заставляет мать ее поднимать много раз подряд (известная всем стихийная психологическая игра, анализируемая Фрейдом, а затем Лаканом), то делает это он лишь потому, что ценностью обладает только временно утраченный объект (игрушка и сама отвлекающаяся от ребенка мать). В книге «Прочти мое желание» Ирина Жеребкина определяет этот алгоритм так:

Парадокс желания состоит в том, что оно возникает не в отношении конкретного объекта реальности, а в отношении символического, «потерянного» объекта, каковым для ребенка является вышедшая из комнаты мать. Объект желания у Ж. Лакана - всегда не реальный, а символический объект*.

* Жеребкина И. «Прочти мое желание.». Постмодернизм. Психоанализ. Феминизм. М., 2000. С. 89.

21

Словосочетание «парадокс желания» - вообще самая удачная конструкция для понимания психологии или даже онтологии мира человеческих интересов. Желание как «наличное отсутствие» постоянно сбивает со следа, выдает одну вещь за другую, меняет причину и следствие, предложение и спрос, свое и чужое... Выраженное вслух желание превращается в пошлость, навязанное субъекту со стороны становится самым интимным переживанием (парадокс эротических фантазий, которые всеми мыслятся однотипно - в духе декораций и сюжетов эротических книг или фильмов).

Собственно желание вообще невозможно артикулировать. В «Вещи из внутреннего пространства» Славой Жижек на популярных примерах объясняет, какой катастрофой становится часто даже не самая полная реализация желания. В кинематографе Андрея Тарковского есть, по Жижеку, два противоположных образа машины желания: «машина бессознательного» из «Соляриса» (1972), моментально облекающая в плоть самые потаенные фантазии, и «машина-Суперэго» из «Сталкера» (1979), реализующая только те желания, что тщательно продуманы и посвящены какой-то серьезной цели. Но фатальная неудача постигает героев Тарковского и в том, и в другом случае:

Некоторый фундаментальный тупик в