Корниловец - Валерий Большаков

— В данном случае, — сухо сказал Фанас, — они засветили меня. Жить мне осталось недолго — сутки-двое протяну, да и то навряд ли…

— Ничего, — утешил его Авинов, — вот вернётесь обратно, и вас вылечат. Ведь две тыщи лет спустя всё могут, наверное!

Гость печально улыбнулся и покачал головой.

— Вернуться я не смогу — энергоёмкости пусты. Да и нельзя мне… Ведь я преступник. Я бежал из будущего, желая совершить макроскопическое воздействие в прошлом… Я хочу изменить ваше настоящее, Кирилл.

Авинов помрачнел.

— Моё настоящее, — медленно проговорил он, — это разгул, распад, развал. И если существует хоть какая-то возможность избежать гибели России, хоть что-нибудь изменить к лучшему, то располагайте мною — я готов вам помочь.

— Ах, как я рад… — вздохнул человек из сорок первого века, откидывая голову на спинку дивана. — Значит, всё не зря. Ведь я был сотрудником Института Времени и угнал MB… Ах, опять я не о том! Давайте-ка я вас проинструктирую, Кирилл. Когда я умру… — Фанас задышал чаще, всхлипнул и договорил через силу: — Когда я умру, перенесёте моё тело в MB, нажмёте во-он ту красную кнопку-«грибок» и захлопнете колпак. «Эмвэшка» исчезнет вместе со мной, окунётся, так сказать, в реку Хронос — и не вынырнет более, превратится в саркофаг, в гроб хрустальный, хе-хе… Но что я всё о пустяках! Вы слушайте, слушайте, Кирилл, — спохватился он. — Я расскажу вам обо всём, а вы уж делайте выводы сами.

И Фанас повёл свой рассказ — о том, как тёмные силы в России добились отречения царя-императора, человека ничтожного, несведущего, понаделавшего много глупостей, и «призвали всех граждан державы российской подчиниться Временному правительству». О том, как в русской армии вместо одной появились три разнородные, взаимно исключающие друг друга власти: командир, комитет, комиссар.

— Три власти призрачные, — говорил путешественник во времени, будто читая вслух заученное наизусть, — а над ними тяготела, на них духовно давила своей безумной, мрачной тяжестью — власть толпы.[6]Новые правители заискивали перед солдатскими массами — они отменили смертную казнь — далее за шпионаж и измену, упразднили военно-полевые суды, дали комитетчикам право смещать офицеров и выбирать на их место угодных. Иными словами, основа основ всякой армии, главнейший её устой — дисциплина — была не то что подорвана — искоренена. И это в военное время!

— Знаю! — процедил Кирилл. — На своей шкуре испытал.

— Но вам вряд ли известно, что испытывал германский генеральный штаб! Это методичные немцы вели политику братания на русском фронте — они разработали инструкции для своего комсостава, слали в русские окопы надёжных людей, знавших язык Пушкина, — и разлагали, разлагали солдат, твердили и твердили, что война выгодна одним генералам, а посему — бей офицерьё! А в тылу подрывную работу вели министры-предатели и большевики — последние ставили целью своей превратить «империалистическую» войну в гражданскую.

«Отправлением в Россию Ленина, — писал генерал Людендорф, начальник германского генштаба, — наше правительство возложило на себя огромную ответственность. С военной точки зрения его проезд через Германию имел своё оправдание: „Россия должна была пасть!“».

— Сволочь… — пробормотал Кирилл. — Сволочи.

Фанас кивнул и продолжил:

— Армия обезумевших тёмных людей, не ограждаемых властью от систематического разложения и развращения, бежала. На полях, которые нельзя было даже назвать полями сражения, царил сплошной ужас, позор и срам, коих русская армия ещё не знала с самого начала своего существования…

Гость запыхался и смолк, тяжело дыша и утирая капли со лба.

— Сейчас я… — пробормотал он, дрожащими пальцами перебирая кнопочки на поясе-пульте. Где-то в недрах MB загорелся яркий синий ромбик — и на стене гостиной развернулась яркая картина. Авинов узнал шпиль Петропавловки, громоздкие купола Исаакия, Александрийский столп. Но картина не была застывшим отпечатком — всюду колыхались алые транспаранты, суетились люди-мураши, продвигались автомобили-коробочки.

— Это как «волшебный фонарь»?[7]— с восторгом спросил Кирилл.

— Мм… Ну да. В какой-то степени. Это стереопроекция.

В самом деле, «картинка» обрела и цвет, и звук, и объём. Авинов наклонился влево — и рассмотрел окна здания, хотя ранее видел одну лишь мокрую крышу. Неожиданно картинка сменилась. Наплыла, выводя вперёд Генерального штаба генерала от инфантерии Корнилова.

Небольшого ростика, худощавый, с полуседыми волосами ёжиком, с кривыми ногами, Лавр Георгиевич больше смахивал на азиата. В лице его, желтоватом и скуластом, в глазах с киргизской раскосинкой, в усах и жидкой бородёнке — всё дышало Азией. Но вот расположенности к восточной неге и лени, к дремотной покорности судьбе и следа не было — сухую и хмурую фигуру Корнилова просто распирали огромная энергия и сила воли, беспощадная ко всем, а к себе вдвойне. И этот внутренний заряд прорывался наружу с каждым движением маленьких рук, тонких, нервных и длинных пальцев.

Генерал сумрачно огляделся и заговорил нервным, лязгающим голосом, неожиданно низким для щуплой фигуры:

— Русские люди, великая Родина наша умирает! Близок час кончины! Вынужденный выступить открыто, я, генерал Корнилов, заявляю, что Временное правительство под давлением большевистского большинства Советов действует в полном согласии с планами германского штаба и одновременно с предстоящей высадкой вражеских сил на Рижском побережье убивает армию и потрясает страну внутри.

Тяжёлое сознание неминуемой гибели страны повелевает мне в эти грозные минуты призвать всех русских людей к спасению умирающей Родины. Все, у кого бьётся в груди русское сердце, все, кто верит в Бога, в храмы, — молите Господа Бога о явлении величайшего чуда, чуда спасения родимой земли!..[8]

Авинов застыл, вслушиваясь в генеральский голос. Фанас уныло покивал, словно соглашаясь со сказанным.

— Все надежды были на одного генерала Корнилова, — заговорил он. — Когда Лавра Георгиевича назначили Верховным главнокомандующим, он предложил расчистить Петроград от большевиков, объявить город на военном положении и ввести войска. Министр-председатель Временного правительства Керенский согласился с планом «расчистки» столицы, но это же тряпка, болтун, человек бездарный и бессовестный! Он сначала дал Лавру Георгиевичу карт-бланш, а потом перепугался, решив, что тот отнимет у него власть, и отчислил Корнилова от должности Верховного главнокомандующего, объявил генерала мятежником!

Генерального штаба генерал-адъютант Алексеев ради спасения жизни корниловцев решился принять на свою седую голову бесчестье — стал наштаверха[9]у Керенского и первого сентября арестовал Корнилова. После допросов Лавра Георгиевича отконвоировали в Старый Быхов,[10]где и заключили в тюрьму вместе с Деникиным, Эрдели, Марковым — посадили человек тридцать истинных патриотов. А генерал Алексеев, и недели не пробыв в должности начштаба, подал в отставку… Ах, да вы всё это знаете лучше меня, Кирилл!