Тридцать девять и девять - Джим Вестван

малолетний сыночек, кажется, превзошел самого себя. Прихлебывая чай из своей пол-литровой чашечки, он невинным голосом вдруг заявил:

— Папа, мне нужна цепочка на шею.

— Какая еще цепочка?

— Золотая, — спокойно ответил Даня.

— А больше ничего не нужно? Перстень с изумрудом, например?

— Нет, пап, перстень пока не нужен. Я потеряю его в бассейне.

На следующий день Валерка швырнул ему на кровать небольшую коробку.

— О, отлично! — сказал Данил, открывая ее. — Ну, не совсем то, конечно… Но тоже сойдет, ладно.

Валерка был в бешенстве после каждой подобной выходки, но это дурацкое соревнование продолжалось. Ему казалось, Данил уже мог открыть собственный небольшой магазинчик спортивных товаров и торговать купленными за валюту плавками, резиновыми шапочками, очками и полотенцами, спортивными тапочками и майками всех ведущих фирм. Валерка давно поражался, как все это помещается в его маленький шкаф, и был крайне удивлен, обнаружив там военный порядок и много свободного места.

Этот феномен вскоре нашел объяснение. Зайдя однажды в бассейн, Валерка понял, что на свои кровные деньги снабдил фирменными вещичками чуть ли не весь состав тренирующихся с Данилом товарищей. Его добрый малый просто раздаривал все это богатство, даже не считая нужным ставить Валерку в известность. И это помимо того, что Валерка давно уже привык к виду несравненного Леши Лагунова, вообще не снимающего с себя вещи Данила.

Поразительно, но на беседовавшем с Валеркой тренере Данила тоже была майка, недавно купленная по просьбе ненасытного Данечки. Валерка прекрасно видел, как злорадствует его сыночек, сидящий на скамейке с равнодушным видом. Милый Даня делал из тренера идиота как раз в тот момент, когда тот расхваливал его на все лады. Все-таки у Валерки замечательный ребенок! Редко кому удается воспитать такого изощренного интригана.

Одно было хорошо во всей этой истории: Людка с Валеркой стали необычайно дружной, сплоченной общим несчастьем парой. Они жаловались друг другу на судьбу и не находили другого выхода, кроме как с честью выдерживать все муки, справедливо посланные им свыше. Они испытывали огромное облегчение, когда Данил уезжал на сборы или соревнования. Обстановка в доме сразу же разряжалась, и им казалось: наступали самые счастливые дни их семейной жизни.

***

Данил тоже любил эти поездки. Ему очень нравилось жить без своих драгоценных родителей в комнате с развеселыми сверстниками. Конечно, стараниями своего состоятельного папы он давно был приучен ни в чем себе не отказывать. У Данила всегда была куча денег, небрежно распиханных по всем карманам.

В то же время он мог остаться вообще без копейки, проиграв все деньги в игровых автоматах, и ни капли об этом не сожалеть. Он легко мог отказаться от порции мороженого в пользу уже управившегося товарища, с завистью смотревшего на его еще не тронутое лакомство. Данил мог элементарно расстаться с любой своей тряпкой, если ему казалось, что кто-то завидует, глядя, как он ее напяливает.

Ему не доставляла неудобств необходимость жить иногда в довольно обшарпанных помещениях, ночевать на вокзалах и питаться в столовых. От него никто и никогда не слышал жалоб. Претензии у Данила периодически возникали только относительно выбора соседа по комнате.

Ну не мог он выносить рядом с собой представителей народной глубинки, неизвестно как затесавшихся в спортивные интернаты. Они способны были говорить либо о плавании, либо о непомерно высоких ценах на Бессарабском рынке, широко используя при этом свой типичный сельский говор, который всегда резал ухо Данилу и страшно его раздражал. А еще они частенько писали письма своим многочисленным родственникам, и Данил всегда удивлялся, что можно описывать на пяти страницах школьной тетрадки. И наконец то, что окончательно доводило Давыдова до бешенства — их неизменные чемоданчики, битком набитые провизией. Данилу казалось: выезжая на спортивные сборы, они готовятся либо к голодной зимовке, либо к ядерной войне, предвидя свою длительную изоляцию в каких-нибудь катакомбах.

С этой проблемой Данил справлялся быстро, и такие ребята надолго в сборной не задерживались. Он против любого мог легко настроить всю команду: каждому хотелось стать приятелем веселого и щедрого Данила. Все симпатии были на его стороне, он умел расположить к себе кого бы то ни было. Данил разворачивал широкую травлю выбранного объекта, состоявшую из постоянных ядовитых уколов, подсыпания соли в чай или подсаживания в чемодан мыши, пойманной в гостиничном буфете. Осторожно прокравшись к крану, кто-нибудь из ребят быстро закрывал горячую воду, когда неприятный Данилу парень стоял под душем, а когда тот садился обедать, из-под него убирали стул.

Это превращалось в увлекательное развлечение для компании насмехающихся подростков и обычно заканчивалось быстро. Деревенский паренек собирал свои вещи и тихонечко убирался со сборов, чтобы больше никогда не появиться в бассейне, а Данил считался заводилой и лучшим исполнителем всевозможных подловатых штучек.

Данилу обычно не хотелось возвращаться в Киев. Нужно было возобновлять третирование своих родителей, а ему это занятие уже надоело. Однако, побыв несколько дней дома в их дружной компании, он снова втягивался в привычный режим нескончаемых издевательств.

***

К середине учебного года физические нагрузки достигли, кажется, предельных величин. Теперь Данилу надо было вставать в пять утра и идти на утреннюю тренировку. Он завтракал в бассейне и отправлялся в школу. Потом — опять в бассейн. Вечером он входил домой под звуки торжественной музыки в начале новостной программы «Время». Данил падал на свою кровать и несколько часов вообще не двигался. До лета он должен был выступить на нескольких крупных соревнованиях и выполнить норматив мастера спорта. Конечно, Данил стал хуже учиться. Не могло быть и речи о том, чтобы делать дома уроки. Отвечая, он мог полагаться лишь на свою прекрасную память и на подсказки сочувствующих отличников.

Он решил, что завяжет с большим спортом сразу, как только выполнит норму мастера. Эти пытки не для него!

Но именно благодаря плаванию он выгодно отличался от своих одноклассников. Хотя Данил был довольно высокого роста, он никогда не был похож на стандартного подростка, переживающего возрастной кризис. Именно благодаря чудовищным нагрузкам его мышцы всегда успевали за быстрым ростом костей.

Одноклассник Генка Левковский, явно страдающий комплексом неполноценности от своего раскормленного вида, однажды сказал ему: «Да, повезло тебе, Давыдов, с фигурой, нечего сказать». Данил только мрачно усмехнулся в ответ. Откуда же мог знать Генка, что, когда Давыдов приходит домой, он не может пошевелиться. Не может ни раздеться, ни поужинать. Откуда ему знать, как вскрикивает Данил по ночам от нестерпимой внезапной боли в сведенных судорогой перетренированных мышцах. Как во время тренировок ему не хватает воздуха, и он хрипит, падая на скамейку