Канун дня всех святых - Рэй Брэдбери

– Никаких сладостей, – ответил он. – Только… пакости!

Дверь загрохотала!

Дом содрогнулся, пролился дождь пыли.

Пыль снова повалила клубами и хлопьями из водосточной трубы, словно нашествие пушистых кошек.

Пылью пахну́ло из отворенных окон. Пыль выбивалась из-под половиц под ногами.

Мальчики вытаращились на запертую парадную дверь. Марли на дверном молотке не хмурился, а зловеще усмехался.

– Что он сказал? – спросил Том. – Никаких сладостей, только пакости?

Зайдя за угол, они изумились хаосу звуков, которые издавал дом, – шепотам, шелестам, скрипам, кряхтеньям, стонам и бормотаниям. И ночной ветер позаботился о том, чтобы мальчики всё расслышали. С каждым их шагом большой дом склонялся к ним, тихо стеная.

Они обогнули дальний торец дома и остановились.

Ибо там возвышалось Древо.

И такого Древа они в жизни не видывали.

Оно стояло посреди просторного двора, позади ужасающего дома. И вздымалось в небо на сто футов, превыше самых высоких крыш, могучее, ветвистое, щедро усыпанное красными, бурыми, желтыми осенними листьями.

– А что это, – прошептал Том, – а-а, смотрите, что это там на дереве!

А Древо было увешано тыквами всех форм и размеров, оттенков и полутонов, и дымчато-желтыми, и ярко-оранжевыми.

– Дынное дерево, – предположил кто-то.

– Нет, – возразил Том.

Ветер дул в высоких ветвях, бережно роняя наземь их пестрое бремя.

– Древо Хэллоуина, – сказал Том.

И оказался прав.

Глава 5

На Древе росли не просто тыквы. На каждой был высечен лик. И ни единый лик не повторялся. Одно око чуднее другого. Носы с каждым разом всё отвратнее, ухмылки – чудовищнее.

Высоко, на каждой ветке Древа, должно быть, висела целая тыща тыкв. Тыща усмешек. Тыща скорченных рож. И вдвое больше пронзительных и косых взглядов, подмигиваний и морганий из свежепрорезанных глазниц.

И прямо на глазах у мальчишек произошло кое-что еще.

Тыквы принялись оживать.

Одна за другой, снизу вверх, начиная с ближайших тыкв, во влажных внутренностях стали зажигаться свечи. Сначала эта, потом та, еще и еще, и дальше вверх, и по кругу, три тыквы здесь, семь – повыше, дюжина – гроздью – за ними, сотня, пять сотен, тысячи тыкв воспламенили свечи, озарив свои личины, явили пламя в квадратных, круглых или странно скошенных глазищах. Огонь трепетал в зубастых пастях. Из ушей вылетали искры.

И откуда-то два, три, может, четыре голоса шепотом затянули нараспев что-то вроде старинной матросской песни о времени, о небесах и о Земле, которая поворачивается на другой бок, чтобы уснуть. Водосточные трубы выдували дурман:

Мощное раскидистое Древо…

Голос заструился дымком из трубы на крыше:

Сверкая, заслонило небо…

Из распахнутых окон выплыли паутинки:

Ты никогда не видел исполина

Диковинней, чем Древо Хэллоуина.

Свечи затрепетали и вспыхнули. Из тыквенных ртов ветер подстраивался под песнопение:

Листва багрово-золотая тлеет,

Хиреет старый год, трава буреет,

Но урожай на Древе Хэллоуина —

созвездие свечей —

Подвешен высоко усладой для очей.

Том почувствовал, как его губы задергались, словно мышки, оттого, что ему захотелось запеть:

Звезды блуждают, свечи сияют,

Мышками листья шныряют там,

Где холодные ветры гуляют.

Россыпь усмешек на Древе горит,

Тыквами дразнит тебя и манит.

Усмехается кот и монстр могучий,

Усмехается ведьма и кровопийца летучий,

Усмехается, жатву снимая, Старуха с Косой,

С Древа мерцая усмешкой резной.

Казалось, из губ Тома струится дымок:

– Древо Хэллоуина…

Все мальчишки зашептали:

– Древо… Хэллоуина…

И воцарилась тишина.

И в тишине, по три, по четыре, загорелись последние свечи на Древе Хэллоуина, создав огромные созвездия, вплетенные в черные ветви, и проглядывая сквозь веточки и хрустящую листву.

И Древо превратилось в одну колоссальную Усмешку.

Засветились последние тыквы. Воздух вокруг Древа согрелся словно бабьим летом. Древо выдыхало на них сажу и свежий тыквенный аромат.

– Ну и дела, – сказал Том Скелтон.

– Послушайте, куда мы попали? – спросил Генри-Хэнк, он же Ведьмак. – Сначала дом, потом этот человек – никаких сладостей, одни пакости, а теперь вот?.. Я в жизни такого дерева не видывал. Рождественская елка, только огромная, свечи, тыквы. Что это означает? Что это за праздник?

– Праздник! – промолвил чудовищный шепот, наверное, из закопченных недр печной трубы, а может, все окна в доме разом распахнулись у них за спиной, скользя вверх-вниз, возвещая из темноты: – Да! Праздник! – прогремел громоподобный шепот, от которого затрепетали свечи в тыквах. – …Празднество…

Мальчики подскочили на месте.

Но дом оставался недвижим. Окна были заперты и залиты лунным светом.

– Кто последний – Старая Дева! – вскрикнул вдруг Том.

Их дожидался подарок в виде горы листьев оттенка тлеющих угольев и старого золота.

И мальчишки с разбегу ныряли в огромный восхитительный ворох осенних сокровищ.

В тот самый миг, когда они врезались в гору листьев, чтобы всей оравой исчезнуть под ними, крича, визжа, толкаясь, падая, исполинский вздох вызвал сотрясение воздуха. Мальчишки взвизгнули, отпрянули, словно от удара невидимого хлыста.

Ибо из вороха листьев сама собой поднялась бледная костлявая рука.

А вслед за ней, лучезарно улыбаясь, наружу высунулся белый череп.

Отменный пруд из листьев дуба, вяза и тополя, которые полагалось безудержно разбрасывать, утопая в нем, вдруг превратился в самое нежеланное местечко на свете. Ибо бледная костлявая рука витала в воздухе, а перед ними парил белый череп.

И мальчишки отшатнулись, сталкиваясь, исторгая свою панику, и смешались в одну очумелую кучу, попадали на землю, катаясь по траве, чтобы высвободиться, вскочить, убежать.

– На помощь! – закричали они.

– Да, да, на помощь, – вторил им Череп.

Затем под раскаты смеха они оцепенели при виде руки в воздухе, костлявой руки скелета, которая схватила белый череп и принялась вылущивать его слой за слоем!

Мальчики заморгали под своими масками. У них отвисли челюсти, правда, этого никто не видел.

Из листвы восстал огромный человек в черном облачении, становясь все выше и выше. Он рос, как дерево, раскинув руки как ветви. Он стоял на фоне Древа Хэллоуина, его распростертые руки и гирлянды оранжевых огненных шаров и горящих улыбок украшали его длинные белые костлявые пальцы. Глаза – зажмурены от громоподобного хохота. Из разинутого рта дует осенний ветер.

– Никаких сладостей, мальчики, нет, нет, нет, никаких сладостей! Пакости, мальчики, пакости, одни пакости!

Они лежали, думая, что вот сейчас грянет землетрясение. И оно не заставило себя ждать. Гогот долговязого охватил и встряхнул землю. Дрожь пробежала по костям мальчишек, и