Вилла Мавританка. Пьеса - Андрей Владимирович Поцелуев

УИЛЬЯМ. Знаешь, чего тебе не хватает, чтобы стать большим политиком? Обаяния. Ты не притягиваешь людей, ты сдержан, сух в общении, немногословен.

ФРЕДЕРИК (скептически). И что же такое обаяние? Научи меня, пожалуйста, ты же у нас великий писатель.

УИЛЬЯМ (встает и ходит по комнате). Это очень важная штука, особенно для политиков. Обаяние — это дружелюбная улыбка, протянутая рука, теплые нотки в голосе, сердечность в обращении, естественность, проницательность. Ты должен понимать, как расположить к себе слушателей, где вставить нужные слова, какую меру красноречия выбрать в разных ситуациях. Вот что это такое. Но не переусердствуй. Люди с избытком обаяния вызывают у меня недоверие. (Садится опять за стол.)

ФРЕДЕРИК. Глупости. Я не могу каждый раз думать о таких вещах. Мне нужно просто выполнять свой долг перед Британией. Давай сменим тему. Как поживает твоя бывшая супруга, Сири? Что ты ей, кстати, выплатил по решению суда при разводе?

УИЛЬЯМ. Очень много. Ежегодно две тысячи четыреста фунтов ей, дочери шестьсот фунтов. Я отдал ей дом в Челси на Кингз-роуд и роллс-ройс в придачу.

ФРЕДЕРИК. Роллс-ройс жалко.

УИЛЬЯМ. Я ненавижу свою бывшую жену. Меня сейчас больше беспокоит то, как она воспитывает нашу дочь Лизу. Ей ведь в этом году двадцать лет. Она внушает Лизе, что прилично можно жить только за чужой счет. Она прививает дочери мысль, что выгодный брак — вот основа благополучия женщины. Мне кажется, что её единственным развлечением является кино, а единственным бурным переживанием — дешевая распродажа в лондонских универмагах. Все плохое в моей дочери от матери. Она оказывает на Лизу дурное влияние, и Лиза никогда не проявляла интереса к тому, чтобы себя содержать.

ФРЕДЕРИК. Ну, ты, кажется, тоже не очень-то стремишься заниматься воспитанием дочери. Зачем ты тогда вообще женился.

УИЛЬЯМ. В наше время женитьба, к сожалению, является обязательным условием приличия. Одно время мне доставляло даже удовольствие представлять себя женатым человеком. Меня привлекало само положение. Оно казалось мне необходимым условием спокойного образа жизни. Ведь существует самая простая и самая совершенная форма существования человека: человек рождается, женится, рожает детей, трудится ради куска хлеба и умирает. Лучше ничего не придумано.

ФРЕДЕРИК. Мужем ты, возможно, быть хотел, но никак не отцом.

УИЛЬЯМ. Горькая правда в том, что никакого брака не было, была бледная декорация, но даже она была для меня обременительна.

ФРЕДЕРИК. Ну, знаешь, брак — дело серьезное. На нем строится благополучие и прочность государства.

УИЛЬЯМ. Я терпеть не мог свою жену. Я подозреваю её в сплетнях и интригах против меня. Она доставляла мне сплошные неприятности. Она эгоистка, лгунья, истеричка, развратница. Сири не просто лгунья, она мифоманка, которая придумывала обо мне злобные истории и рассказывала их так убедительно, что окружающие были почти уверены в их реальности.

ФРЕДЕРИК. В какой-то мере Сири, безусловно, виновата, что вы расстались, но она не заслужила той ненависти, что ты к ней питаешь. У нее отменный вкус, огромная энергия. Она умна, обаятельна, великодушна, приятный собеседник. Модный дизайнер по интерьерам. Она начитана.

УИЛЬЯМ. Начитана?! Я однажды пришел домой раньше обычного и увидел на ее прикроватной тумбочке книгу. Вначале я подумал, и не без тщеславия, что она читает мою. Но оказалось, что нет. И знаешь, как называлась эта книга? «Как правильно выбрать бриллианты».

ФРЕДЕРИК. Ну что же, это очень по-женски.

УИЛЬЯМ. Я прожил с Сири десять лет, и все эти годы были годами мук. Она была вроде делового партнера, который не выполняет условия контракта. Я ей все время объяснял, что мне часто надо путешествовать в поисках новых впечатлений, так как с нею я новых впечатлений не получаю. Но она не понимала этого.

ФРЕДЕРИК. Не надо говорить женщине такие вещи. Оскорбленное тщеславие способно привести женщину в бешенство. Большая часть мужчин требует от женщин достоинств, которых сами не имеют. Терпение в браке есть главная добродетель. Долгие годы супружеской жизни также убедили меня, что ради мира в семье последнее слово следует оставлять за женой.

УИЛЬЯМ. А как она транжирила деньги! Меня просто поражала ее расточительность. Она всегда считала, что тратить деньги на самое необходимое — это очень скучно, приятно тратить деньги на всякую роскошь. Она относится к тому типу женщин, для которых иметь тридцать пар туфель — значит жить в нищете. Она имела обыкновение использовать наш дом в Челси для показа различных образцов мебели и однажды продала даже мой письменный стол. Святая святых любого писателя! Я не переношу подобной бесцеремонности.

ФРЕДЕРИК. Ты ищешь в людях только дурное. Мне кажется, ты вообще не любишь женщин.

УИЛЬЯМ. А за что их любить. Они в совершенстве владеют искусством пустой болтовни, которая у них именуется светской беседой. И очень любят обсуждать свои личные дела со всяким, кто согласится их слушать. Существа с изъяном. Не зря в Библии сказано: «Всякая хитрость ничтожна по сравнению с хитростью женщины».

ФРЕДЕРИК (шумно встает из-за стола и бросает приборы). Ну хватит, я не намерен слушать эти гадости о женщинах. (Собирается уходить.)

УИЛЬЯМ (более примирительно). Вы с женой придете на ужин вечером?

ФРЕДЕРИК (раздраженно.) Не знаю, посмотрим.

Фредерик уходит, забывая на столе свои очки. Уильям нервно ходит по комнате. Он выглядит раздосадованным. Звонит в колокольчик. Входит Эрнест.

УИЛЬЯМ. Эрнест, позовите, пожалуйста, Джеральда.

ЭРНЕСТ. Хорошо, сэр.

Входит Джеральд. Вид у него потрепанный. Одет небрежно. Голова немного повернута направо (последствия травмы шеи). Уильям старается обнять его, но Джеральд отстраняется.

ДЖЕРАЛЬД. Ты меня звал?

УИЛЬЯМ. Да, как ты себя чувствуешь, дорогой? Шея всё еще болит?

ДЖЕРАЛЬД. Сейчас гораздо лучше. Всё хорошо.

УИЛЬЯМ. Ты какой-то грустный с утра.

ДЖЕРАЛЬД (раздраженно). Я устал быть твоим секретарем. Я достоин гораздо большего. Мне надоело мириться с ролью прислужника и находиться в тени твоей знаменитости. Я терпеть не могу быть в услужении, а работу, которую я для тебя выполняю, считаю недостойной себя.

УИЛЬЯМ (улыбаясь). Да, я не спорю. Но пока я не нашел достойного применения (говорит с сарказмом) твоим многочисленным талантам, поработай у меня еще моим секретарем, пожалуйста. Какие у меня сегодня встречи, милый?

ДЖЕРАЛЬД. Не называй меня милым.

УИЛЬЯМ. Хорошо, извини.

ДЖЕРАЛЬД. В двенадцать сорок пять у тебя фотосьемка с Сесилом Битоном. Вы вчера с ним об этом договаривались.

УИЛЬЯМ. Да, помню. Хотя у меня нет никакого желания фотографироваться. Надеюсь, это будет недолго.

ДЖЕРАЛЬД. Далее, в тринадцать пятнадцать обед с Гербертом Уэллсом.

УИЛЬЯМ. Мой дорогой