Война - судья жестокий - Анатолий Полянский

— Да, из этой ямочки не драпанешь, — сказал Белый с кривой усмешкой, осматривая отведенное им помещение. — Тут мы и подохнем!

— Нечего раньше времени Лазаря петь, как у нас в Сибири говорят, — возразил Воробей.

— А ты бы помалкивал, старший сержант, — заметил добродушно прапорщик. — И без тебя тошно.

— Но они же не будут нас тут вечно держать, — сказал ефрейтор Николай Мальков.

— Малек прав, — отозвался из угла рядовой Павел Донцов. Он никак не мог удержаться от того, чтобы не вступить в спор. Недаром все же его окрестили «Верещалкой». — Они бы нам всем головы поотрубали, если мы им не были нужны.

— Непременно заставят вкалывать до седьмого пота, — подал голос Григорий Горьков. — Может, рыть что заставят. Лопаты в руки дадут. Чем не оружие?

— Ну да, тебе еще бы «АК» в белые рученьки вручили, да патрончиков к нему, — насмешливо проговорил ефрейтор Олег Барабанов. — Вот тогда бы ты развернулся.

В голосе Барабана слышались не только иронические, а и нравоучительные нотки. Побеждавший на всех соревнованиях по армейскому и рукопашному бою здоровенный солдат привык разговаривать с товарищами немного покровительственно и подтрунивать над ними.

— Хватит вам препираться, — поморщился Белый.

Солдаты послушно замолчали. Прапорщика не то что побаивались — уважали. Он был намного старше их. Бойцам нравилось, что прапорщик ни на кого не кричал, даже если кто провинился; говорил баском с уважительными нотками в голосе и только по виду был строг. На самом-то деле самым строгим наказанием у него был выговор или в самом худшем случае — наряд вне очереди. Действовал он больше убеждениями, и его все слушались.

О себе Белый никому никогда не рассказывал. И разве только Сухолитков знал, что раньше прапорщик служил на одной из северных застав, задержал несколько нарушителей и был награжден медалью «За отличие в охране государственной границы».

Недавно, побывав пару раз в Чечне и чуть не попав в руки к бандитам, Белый подал рапорт на увольнение. Андрей этому очень удивился. Но, когда спросил о причинах такого решения, получил не очень внятный ответ. Хочет, мол, пожить в деревне, на земле, помириться с женой, с которой, как оказалось, он был в ссоре. Но Сухолитков почему-то ему не очень поверил. Он знал, как привык и привязан к воинской службе Сергей Васильевич. Причина была в чем-то другом.

Вверху загремела отодвигаемая железная решетка, и кто-то громко спросил:

— Кто тут у вас старлей? Выходь!

— Видно, жил в городе, научился по-русски болтать, — не удержался от комментария Верещалка. Андрей с досадой подумал: «Нашел время зубоскалить».

— А что нужно? — спросил Белый.

— Шеф до себе кличет. Подымайсь живо. Мундован не любыт ждати.

— Видать, хохол, — снова не удержался от комментария Верещалка.

— Кончай балаболить! — прикрикнул на него старший сержант Воробейчик.

— Ну, давай швыдче! — раздраженно загремел все тот же голос, и сверху спустилась лестница.

— Иду! — крикнул Сухолитков, подымаясь с земли, и подумал, что Донцов наверняка прав. Старлей уже встречал здесь, в бандах «чехов», украинцев. Их, конечно, привлекали «зеленые», которыми им платили за кровь. Да и неприязнь к русским, особенно среди «западенцев», играла свою роль. «Но зачем Муса меня к себе требует? — задал Андрей себе мысленный вопрос. — Определенно какую-нибудь пакость готовит». Ничего хорошего он от главаря бандитов не ждал.

В большой палатке у обрывистой скалы на красиво расцвеченном в темно-красные тона ковре стояли всевозможные яства: дымящийся плов, фрукты, шашлыки. На нем сидели человек пять, видно, верхушка банды. Посередине восседал сам Муса.

Лицо Мундована оставалось все таким же надменным и некрасивым. Вот только в бороде седины оказалось больше, чем это виделось Андрею там, на площадке перед пленными, где главарь бандитов лично отрубил голову рядовому Ряскову. Да и щеки были не так гладко выбриты, как тогда. И под глазами залегли темные круги. «Походная разбойничья жизнь все-таки не сахар, — не без злорадства подумал Сухолитков. — Даже на личности человека, которому все дозволено, оставляет свои следы».

Однако от взгляда на яства, расставленные на ковре, у него потекли слюнки. Ведь с тех пор как они попали в плен, во рту у него, как и у остальных разведчиков, не было ни маковой росинки.

— Ну как, Андрей Иванович, тебе у нас живется? — спросил с ухмылкой Муса, вытирая жирные багровые губы рукавом дорогого халата.

— Вы бы хоть воды нам дали, — дерзко ответил Андрей, не без удивления отметив, что Мундовану известны даже его имя и отчество. Значит, все его догадки насчет предательства кого-то из своих верны на все сто процентов.

Муса нахмурился.

— А ты как думал, нашим воинам, попавшим в ваш проклятый лагерь, деликатес дают? — язвительно спросил он. — Вот и терпи, на своей шкуре почувствуй, каково нашим приходится в ваш подвал.

— Но уж пить им дают, — ответил Андрей.

Муса еще больше нахмурился и что-то сказал на родном языке одному из сидевших на ковре сподвижников. Тот поспешно встал и вышел из палатки.

— Вот ты, старлей, — резковато заговорил главарь бандитов, — терпеть должен. Как и бойцы твои. Вам нужно делать большой ответственный работа. Выполнишь ее, будешь жить. А нет работа в срок, извини, будет как с той солдат голова рубить. Так нам повелел Аллах.

Он огладил бороду, расправил плечи и что-то прошептал. Видимо, молитву. Затем встал; за ним поднялись и другие, сидевшие на ковре. Трапеза, очевидно, была закончена.

— Иди за мной, старлей! — распорядился Муса и вышел из палатки. Андрей последовал за ним в окружении тех, кто был на обеде с главарем. Все они были вооружены не только пистолетами, но и красиво украшенными кинжалами, это, конечно же, говорило о том, что они занимают в отрядах положение не рядовых бойцов.

Они обогнули вершину горы, на пологом склоне которой был разбит лагерь бандитов, и, когда у подножия снова начался лес, остановились напротив отвесно вздымающегося склона. Издали казалось, что он ровный, как бильярдный стол, но, приглядевшись, справа можно было заметить ложбинку, поднимающуюся кверху и поросшую мелким кустарником. Возле нее они и стояли. Здесь была небольшая пещерка.

— Вот тут рыть станем, — сказал Мундован. — Глубоко и далеко. Сперва ход с поворотами делаем, потом зала большая. Тебе понятно, старлей?

Он выразительно посмотрел на Сухолиткова и продолжил:

— Даю семь сутка на выполнение задания. — Муса выразительно посмотрел на Андрея. — Делать будем — жить станем. А если нет… — Он провел ладонью по шее. — Сам понимаешь, старлей, какой конец ждет. Так что стараться надо.

Андрей сразу сообразил, что тут хотят сделать склад. А раз так, то «чехи» никогда их не отпустят, поскольку разведчики будут знать местонахождение хранилища. Следовательно, обещания Мусы — пустые слова. Однако говорить об этом вслух не стал. За семь отпущенных им дней многое может измениться. Уж он-то постарается! Вместо этого офицер сказал: