Александр Великий. Смерть бога - Пол Догерти

Пока греческие полисы пребывали в грезах, варварская Македония с ее богатыми природными ресурсами – лесами, лугами, тучными стадами, рыбными реками, залежами серебра и золота – расправляла мускулы. До сих пор македонским властителям было недосуг: разбирались с собственными племенными войнами. Внезапно этот период закончился, когда в 360 г. до н. э. в историю вошел Филипп, царь-воин. Титул царя Филипп фактически не использовал, по статусу он был скорее «первым среди равных» – главнокомандующий армией, успешный боевой командир, заслуживший преданность других македонских военачальников. Был он плотного сложения, с могучей грудью, густой бородой, любил женщин и пил неразбавленное вино. Филипп сразу же зарекомендовал себя амбициозным командиром. Носил шляпу с широкими полями и пурпурный плащ по моде македонских аристократов. Раскованные манеры, острый язык и чувство юмора сочетались с жестоким, необузданным нравом и гибким стратегическим умом. Он был прирожденным интриганом. Армия при нем добилась невиданных успехов, и в коннице, и в пехоте воины были обучены не хуже профессиональных наемников. Филипп постиг науку использования артиллерии при осаде города, усилил флот, подыскал для него надежные гавани. Однако главная военная сила македонцев заключалась в создании прекрасно организованной, отлично обученной фаланги сариссофоров[6] с их пятнадцатифутовыми сариссами, или копьями. Фаланга сражалась плотным строем и, словно молот, обрушивала удар по легковооруженным вражеским наемникам, стрелкам и пращникам. При этом фалангу поддерживали быстрые, хорошо организованные конные отряды, готовые в любое мгновение проникнуть в брешь, образовавшуюся в стане противника.

Несмотря на всю свою воинственность, Филипп понимал значение дипломатии: ведь она давала ему возможность добиться своей цели. Он часто повторял такую максиму: «Юнцов надо обманывать игральными костями, а взрослых – клятвами». Для достижения компромисса он всегда готов был подписать договор или вступить в альянс, впоследствии в зависимости от обстоятельств он легко нарушал данные им обещания. Филипп предпочитал откупиться или подкупить, не проливая драгоценной крови своих воинов. Историк Диодор Сицилийский рассказывает о похвальбе Филиппа, что «царство свое он расширил более с помощью золота, нежели оружия». Если добиться цели помогали мирные договоры, то скрепляли их брачные узы. В Греции шутили: «Раз Филипп Македонский затеял новую кампанию – значит возьмет себе новую жену».

В 357 году до н. э. Филипп женился в третий раз. Девушку звали Миртала, и была она молосской, дочерью царя Эпира, маленького, но важного в стратегическом плане государства на юго-западе Македонии. Порты и гавани Эпира давали выход к Ионическому морю.

Невесте не исполнилось и восемнадцати, когда ее посвятили служению богу вина Дионису. Была она своенравной и вспыльчивой, терпеть не могла, когда ей противоречили. После выдающихся успехов македонцев на Олимпийских играх она сменила имя и стала называться Олимпиадой. Игры состоялись после свадьбы с Филиппом и до рождения в 356 году возлюбленного ее сына Александра. Олимпиада вошла в общество, которое смотрело на интриги и насилие как на неизбежный профессиональный риск. Южные соседи презирали отсталую и варварскую с их точки зрения Македонию, издевались над ее грубым языком, смеялись над обычаями. Ну разве не смешно, когда жрец убивает собаку, вынимает из животного внутренности, разрезает пополам, а потом солдаты ходят между этими кусками, полагая, что тем самым очищают себя?

Тем не менее Олимпиада сделалась женой монарха, оказавшегося блестящим полководцем и смелым политиком. Когда он не мог проложить себе путь к успеху деньгами, пускал в дело замечательно организованную армию и добивался поставленной цели.

Войдя в беспокойное и постоянно меняющееся высшее македонское общество, Олимпиада заявила о себе как о личности, ревностно оберегающей как собственные права, так и статус своего сына. У них с мужем была общая черта – поклонение Дионису, богу вина. Филипп, несмотря на явную грубость, был не чужд культуры. Столицу своего царства он перенес из Эг в построенную у подножия гор более удобную Пеллу. Он создал новый город, который словно магнитом притягивал к себе художников, как, впрочем, и пьяниц. Филипп как настоящий македонец был большим любителем выпить. Эфипп из Олинфа отзывается о македонцах как о людях, «которые в питии никогда не знают меры». Пили они, по его словам, так много и так быстро, что пьянели прежде, чем на стол приносили первое блюдо. Снобы-афиняне, смотревшие на македонцев как на бедных дальних родственников, считали сдержанность и умеренность признаками людей цивилизованных, неумеренное же потребление неразведенного вина было достойно лишь варваров, к коим они, соответственно, македонцев и причисляли, и Филипп, царь последних, являлся лучшим тому примером. Демосфен, великий свободолюбивый оратор Афин (как он сам себя именовал), назвал Филиппа «пьянчугой», а Феопомп из Хиоса назвал Филиппа «любителем выпить, спавшим с золотым кубком под подушкой». Страсть к вину отличала двор Филиппа, а, как говорится, свой своего ищет. Филипп и его придворные то и дело припадали к алтарю Диониса. Двор в Пелле, как писал Феопомп, «был прибежищем для самых развращенных и наглых людей… чуть ли не каждый такой человек – грек или варвар – распутный, отвратительный, с бандитскими наклонностями – являлся в Македонию». Тем не менее, признавал Демосфен, македонцы были «прекрасными солдатами, отлично подготовленными в военной науке». Филипп заработал репутацию прожигателя жизни и весельчака, и о его похождениях ходило бесчисленное множество рассказов.

Однажды полупьяный Филипп председательствовал на суде по делу двух грабителей. Первому он вынес приговор: бежать из Македонии, а второму – устремиться за ним вдогонку. В другой раз, захватив какой-то город, Филипп с кубком в руке развалился на захваченном троне, а мимо него вереницей шли пленники. Один человек попросил возможности поговорить с ним без свидетелей. Филипп поманил его к себе, пленный приблизился и шепнул царю, что тот оголился. Пьяный победитель поспешно оправил тунику и плащ и, поблагодарив человека, тут же его освободил.

Невоздержанность в вине ближайшего окружения оказала сильное влияние на Александра. Пьянство приводило к конфликтам, насилию и трагедиям в жизни великого завоевателя. Одна из попоек спровоцировала самую серьезную ссору Филиппа со своим наследником. Алкоголизм самого Александра сыграл значительную роль в возникновении главных кризисов его правления, да и самой смерти. И хотя македонский двор превратился в глазах людей в место вакханалий, а на Филиппа смотрели как на веселого старого плута, такая репутация служила царю удачной маской. Филипп мог быть беспощаден, особенно в борьбе с претендентами на его корону. Кровь в Македонии была погуще воды, но коли дело доходило до борьбы за политическое выживание, цена этой самой крови сильно падала. В таких битвах о милосердии не просили: никто никому ничего не прощал. Филипп доказал это в 348 г. до н. э., когда захватил Олинф. Он взял в плен двух единокровных братьев, потенциальных соперников, и немедленно казнил их. Двор Филиппа можно было назвать святилищем Диониса, где неразбавленное вино лилось, словно вода, только все было не так просто. Филипп сформировал узкий круг единомышленников. Феопомп называл их «вульгарными пьяницами», однако царь нашел среди них тех людей, «с кем он мог обсудить жизненно важные вопросы». «Жизненно важным» для Филиппа было объединение Греции под его началом, и сделать это надо было либо силой оружия, либо тонкой дипломатией. Сам он хотел стать главнокомандующим Греции, после чего начать войну против персов. За столом Филиппа, без сомнения, сидел бог вина в черной козлиной шкуре, но был там и огненноглазый Элелей, македонский бог войны, чье имя войска Филиппа и Александра выкрикивали как боевой клич, когда шли на врага от Гема возле Херонеи до мутных вод Гидаспа (ныне эта река в Пакистане называется Джелам).