Кусатель ворон - Эдуард Веркин

Художники свернули в узенькую боковую улицу, которая вела к колокольне. Точно, будут бить в лопухах. Я свернул тоже.

– Эй! – крикнул я. – Подождите!

Услышали, остановились, поглядели на меня насупленно, с неприязнью. Запыхавшийся, я приблизился.

Дитер при виде меня радостно заулыбался, а вообще, если честно, он выглядел немного испуганно, наверное, представлял, что попал в руки русской мафии и теперь его будут истязать утюгом и жареными пельменями.

Художники при виде меня как-то сплотились, не нравился я им, руки стали поглаживать.

– А вы чьих, собственно, будете? – нагло спросил я.

– Суриковские мы, – ответили в ответ. – А ты?

Ага, Суриковское училище на пленэре. Я не стал им отвечать, губу скривил, плечом повел, спросил:

– А паренька за что подхватили?

В художниках определился центр силы, такой широконький с носом, растопырил локти и шагнул вперед, Веласкес такой, Диего Ривейра, видел про него по телевизору, микробов любил рисовать. Этот самый Ривейра достал несколько самодельных открыток, штук пять.

На первой была весьма похоже изображена набережная, и все эти домики и лавочки, и гора с церквами, а с горы спускаются марсианские треножники, а горожане в панике грузятся в лодки, спасаются.

Вторая открытка была несколько более романтического свойства – на набережной на скамейке лирически любовался закатом старый, с палочкой, Дарт Вейдер.

Третья являла собой постапокалиптический Плёс – пересохшая Волга, превратившаяся в канаву, местность, походящая больше на горы, узнаваемая пизанская церковь – единственное из сохранившихся зданий, и рядом с ней на скамеечке сидела девочка с воздушным шариком.

Остальные картинки были нарисованы в этом же духе, а на последней карточке было написано: «20 Sekunden = 5$». Оказывается, Дитер вполне себе практический человек, виртуоз пальца и краски, за двадцать секунден рисует картинку, за пять бакселей продает. Не, если это можно нарисовать за двадцать секунд, то Дитер определенно гений.

– И что? – спросил я. – Интересная мазотня, ну?

– Клиента перебивает, – ответили художники гуртом.

– А вы что, так не можете, да? – сочувственно спросил я. – Инвалидос?

– Мы – художники, – объяснили художники. – А это профанация. Тоже мне, Дали паршивый.

– Но ведь покупают, – возразил я.

Ривейра с отвращением разорвал открытки и засорил природу окрестностей.

– Мы его просили не искушать, а он не послушался, – пояснил Ривейра.

– Он глухонемой, – сказал я.

– А ты, как я погляжу, глухотупой.

Тут я понял, что эти люди не собираются отступать, мстительные творческие поганцы, они явно собирались бить Дитера, а заодно и меня. И пришлось нанести превентивный удар. Я выбрал этого, Ривейру, быстро к нему приблизился и подло пнул в коленку. Несильно, не чтобы покалечить, чтобы обездвижить. Подействовало, Ривейра скрючился и упал, распростерся. Я схватил Дитера за руку, и мы побежали. Вверх, по холму. У нас имелось некоторое преимущество – мы бежали налегке, а художники обремененные живописными принадлежностями, впрочем, они скоро догадались их побросать.

Гора оказалась крута, удирали мы как раз по той самой булыжной тропинке, у Дитера это получалось лучше, поскольку он бежал в хитрых немецких кроссовках на надувном протекторе, а я в китайских кроссовках на полистирольной подошве. Но мне как-то взвезло, я взбежал на горку без происшествий и поскользнулся уже на самом верху, практически на ровном месте, не совсем взвезло.

Поскользнулся и угодил прямо в руки преследователей, и они, само собой, стали меня колотить. Это продолжалось недолго, да и художники били не очень умело, непривычные к этому делу люди, не то что поэты. Дитера, кстати, не били – едва придвинулись, как он принялся пронзительно мычать на немецком языке, и недруги в растерянности отступили. А через пару минут что-то грохнуло, и художники вообще рассыпались, но далеко не убежали.

Это был Жмуркин. Не знаю, чем он грохнул, наверное, взорвал петарду. Во всяком случае, действие возымело, живописцы расступились, я поднялся, побитый.

– Так-так-так, – сказал Жмуркин и достал из кармана пистолет.

И тут я увидел в руках Жмуркина пистолет.

– Ну, что, рембранты, стоит вам отступить. И вон по той каменистой тропинке прямо под горку, под горку, там прекрасная чайная с бесплатным лимоном. Выпейте чаю, поспорьте о Малевиче, я оплачу…

Пятьсот рублей скомкал, швырнул в сторону рембрантов.

– Бегите, пока я добрый. А то как-то некрасиво, я в Дантесы не записывался…

– А мне кажется, мы сейчас надаем вам по морде. Пистолетик-то у тебя игрушечный.

– Игрушечный? Ну ладно, сейчас вот мы и посмотрим…

Жмуркин выстрелил. Невысокий художник в коротких шортах подпрыгнул и ойкнул, оранжевая пластиковая пуля укусила в ляжку.

– Я же говорил – игрушечный! – ухмыльнулся главный Ривейра. – Ну все…

– Стоять! Кто не хочет провести чудный вечер в обезьяннике – стоять!

Но их уже было не остановить, на меня кинулся ближайший, достаточно длинный и преисполненный ярости. Он вцепился мне в куртку и толкнул. И я в свою очередь вцепился в его карманистый жилет и потянул, и мы ухнули в черемуху и покатились по склону.

Такое часто показывают в кино – как кто-то кувырком летит по склону. Должен признать, что это не очень приятное занятие. Плёс – один из центров сноуборда и семейных горных лыж, – это неслучайно. Склоны здесь крутые и повсеместные, так что и мне и моему недругу пришлось несладко. Лично в мою спину то и дело вонзались всевозможные корни, камни и прочие неровности. Я попытался подтянуть к себе руки-ноги, чтобы не сломать, но скорость мы набрали уже приличную, так враскоряку и летел. Кусты пошли плотные, но скорость не снизилась, поскольку крутизна склона возрастала пропорционально, и вдруг кусты и трава кончились, нас подбросило в воздух, мы перелетели через забор и ухнули в бассейн.

Это получилось так неожиданно, что я не успел задержать дыхание, нахлебался воды и закашлялся. Бассейн был глубок, едва всплыв, я погреб к берегу, но враг мой схватил меня за пятку и потянул на дно.

Некоторое время мы дрались в воде и под водой, как настоящие ихтиандры, как гигантские креветки, но это оказалось делом неблагодарным и неудобным, так что мне пришлось сильно боднуть художника в живот и поплыть к берегу.

Художник поплыл за мной. Мы добрались до бортика почти ноздря в ноздрю, и тут нас ожидал неприятный сюрприз.

Недалеко от бассейна располагался особняк, построенный в стиле альпийских вилл, рядом с ним радовала глаз свежим бревном баня, между баней и бассейном расстилался газон, у края газона стояли, как мне показалось, игрушечные домики, небольшие такие, в метр. А потом из домика, весьма напоминавшего русскую купеческую избу, показался пес устрашающей наружности. И уверенно посеменил к нам. Я сразу передумал вылезать, художник же попытался, но быстро передумал тоже.